24 октября, вообще неудачное для всех русских, для меня было исключительно днем неудач. За это сражение все офицеры, сопутствовавшие Великим Князьям, награждены орденом Св. Анны 3-й ст. с мечами, – я же ничего не получил потому, как оказалось впоследствии, что не был помещен в список, тогда как прочих записали, обозначив название полков, чины и фамилии.
Участием своим в Инкерманском сражении Великие Князья истинно вполне заслужили, за геройский поступок, орден Св. Великомученика и Победоносца Георгия. На долю ИХ Высочеств выпало несколько часов, но зато пришлось быть под сильнейшим артиллерийским и ружейным огнем.
А как войска были воодушевлены присутствием Великих Князей, как высоко ценили ИХ самоотвержение! Признательность всей России была достойна такого подвига.
Когда я добрался в Севастополь, то узнал, что Владимирскому полку крепко досталось в Килен-балке. Барон Дельвиг был ранен в руку и упрекнув меня, когда я явился к нему, за то, что я не был при полку, назвал мой поступок изменой: но когда я объяснил, что сопровождал Великих Князей, то барон одобрил меня за то, что я вовремя сам явился в главную квартиру. 25 октября полк был перевезен через бухту, потом расположен бивуаками опять на Инкерманских высотах, потом переведен в селение Чоргун, где занимал позицию до 14 декабря, а с того времени по 17 февраля 1855 года оставался на позиции в селении Орто-Каралес. В этом последнем селении, полк вновь посетили ИХ Императорские Высочества.
Неудачи Инкерманскаго сражения, или общей вылазки из Севастополя, ободрили союзников. Неприятель начал увеличиваться средствами для бомбардирования и возводить новые укрепления, вооружая их орудиями большого калибра, и к началу 1855 года уже обладал огромными средствами для бомбардирования. Самое большое число орудий было сосредоточено против бастионов: Корниловскаго, 3-го и 4-го.
24 марта мы прибыли на Бельбек, откуда в ночь на 26-е число нас перевезли в Севастополь, и на ночлег поместили в Апполоновой балке. На утро полк вступил на 3-й бастион. Не знаю, или не помню, почему именно перед бастионом был свободный ложемент: потому ли что с вечера смена не была поставлена туда от нашего полка, но дело в том, что в 11 часов утра командир полка барон Дельвиг приказал нескольким штуцерным перелезть чрез амбразуры, пробежать ров и занять этот ложемент, – что было исполнено быстро, ловко, молодцевато, в виду неприятеля и среди белого дня. Потом смена людей в ложементах регулярно производилась ночью, или поздно вечером.
Новая обстановка, нового рода служба, в новом сообществе моряков, – строителей и настоящих хозяев бастионов, – несмотря на всю суровость и тяжесть, имели в наших глазах лишь прелесть новой обязанности нашего долга. Ближе к неприятелю, защищая укрепление, будучи ближе к смерти, казалось нам, мы удостоились большей чести и доверия. Сначала, с непривычки, нас устрашали боевые снаряды больших размеров, беспрерывная порча наших брустверов, блиндажей и подбивка орудий; но вскоре это все вошло в такую обыкновенную привычку, что на это беспокойство не обращалось никакого внимания, и даже все это сделалось как бы потребностью. Подле пушек на голой земле спишь, бывало, гораздо крепче, чем в обыкновенное время на мягкой и роскошной постели. Напротив, мы до того сжились, свыклись с нашим положением, что вошло в обыкновение, чем более нам неприятель досаждал выстрелами, и чем более делал нам порчи, тем охотней и с досадой мы старались возобновлять, исправлять повреждения; а ежели неприятель замолкал, то его вызывали на стрельбу. На 3-м бастионе находилась батарея Будищева, названная по имени строителя и хозяина ее капитана 1-го ранга Льва Ивановича Будищева{663}, пользовавшегося большим уважением моряков и посторонних, знавших его. Находясь на 3-м бастионе, мы часто его посещали и видели его храбрую и неутомимую деятельность. До такой степени он считал себя хозяином на своем месте, что бывало, когда к нему соберутся вечером гости в блиндаж, и усядутся играть в шахматы (игру эту очень любили барон Дельвиг и Степан Александрович Хрулев), то Лев Иванович, как хозяин, желающий доставить удовольствие посетившим его гостям, велит открыть с своей батареи огонь, на который тотчас усердно отзовется неприятель, и такую иногда подымет ночью кутерьму, что только держись. Называл это Будищев скандалом, и приглашал к себе на подобный скандал. Как его в это время ни останавливали, ни упрашивали – ни что на него не действовало. Бывало говорят: да полноте, уймитесь, что Вы сами-то бегаете, ведь из-за пустяков, пожалуй, убьют. На это он отвечал: «