Вместе с тем, этот же русский солдат жил на бастионах, в ложементах, на банкетах и траншеях совершенно не стесняясь, как дома: солдата и в это время не оставляли свойственный русскому человеку юмор, врожденная удаль и явное пренебрежение к смерти. В каждой группе можно было приметить в любое время кого-либо поющего, какую-либо затейливую беседу, или чаще всего слышать рассказ какого-нибудь будто бы забубенного солдатика, между тем видимо храброго и честного человека.

Если в котел попадали иногда осколок бомбы, ядро или какой-нибудь снаряд, то подобное прибавление к пище не только не отнимало аппетита, а, напротив, служило предлогом к каламбурам.

Однажды случилось, что под котел упало рикошетом ядро, опрокинув котел и выбросив пищу на пол; это не принесло горя или досады солдатикам, – а послужило только предметом к смеху и пищей к остротам.

Во 2-й мушкетерской роте был рядовой Белинский^н (Иудейского закона), о котором нельзя не вспомнить. Белинский постоянно находился на банкетах (он был хороший портной и отличный стрелок), ходил в ложементы, храбро дрался на вылазках и во время нападений. Не желая перейди в православие, он уклонялся от всех предлагаемых ему снисхождений, не желал производства поэтому в унтер-офицеры, и не получил знака отличия военного ордена, который вполне и неоднократно заслужил.

Словом, личность этого еврея-солдата заслуживает вдвойне похвалы – как храброго защитника, так и твердого в убеждениях человека. Сверх того, замечательно то, что Белинский, как еврей, составлял такое редкое исключение своею храбростью, так как племя, к которому он принадлежал, отличается именно робостью. В этом я убеждался на опыте потому, что хор музыкантов полка, находившийся в ведении моем, как полкового адъютанта, состоял преимущественно из евреев, и этот народ, несмотря на все строгости, не удавалось привлечь в Севастополь хоть для переноски раненых. Они всеми мерами изобретали случаи отклоняться от этой, не по силам их натуре обязанности.

Русский же человек совершенно иначе смотрел на окружающий ужас, и повторяю, до того каждый свыкся с этой обстановкой, что положительно пренебрегал смертью. Однажды утром рано вышел я вместе с бароном Дельвигом из блиндажа (на 3-м бастионе). Поздоровавшись с адмиралом Перелешиным{664}, мы завели общий разговор, прерванный возле нас близко упавшей бомбой с тлеющимся фитилем. В то же мгновение, очень молодой матрос повернулся к бомбе и погасил ее собственными руками. Мы ожидали взрыва бомбы, но его не последовало и восхищались находчивостью матроса. Адмирал, подозвав к себе матроса, дал ему денег, за то что он молодец, но напомнив ему приказ начальства, которым обязывались солдаты себя беречь и не злоупотреблять напрасным удальством, подверг его взысканию.