Трудно себе представить, чтобы Каледин не видел, к чему ведет его политика соглашательства. На одном из заседаний Совета союза, Милюков прямо подошел к этому вопросу и, очертив всю опасность соглашательства, настаивал на необходимости переменить курс. Всегда сдержанный Каледин был задет за живое, но не пожелал вступать на почву обсуждения этого вопроса. Я думаю, что, сознавая вполне, на какую наклонную плоскость он вступил, он, вместе с тем, чувствовал себя совершенно бессильным. Во всей фигуре этого «спящего тигра» было что-то обреченное. Несомненно, он переживал тяжелую внутреннюю драму, заранее учитывая ее неизбежный фатальный конец. Я не буду описывать изгладившиеся из моей памяти подробности борьбы добровольцев с большевиками на Дону в этот первый период. Все это найдет место в воспоминаниях непосредственных участников боев в истории, документально оборудованной. Январь месяц 1918 года останется в личных моих переживаниях одним из самых тяжелых и безотрадных. Новочеркасск жил в состоянии хронической паники. Каждый день приносил вести о новом нажиме большевиков. Единственным отрадным противовесом этим вестям было геройство, проявлявшееся добровольцами и партизанами. Невероятно грустно было видеть детей, с милыми счастливыми лицами, которые ежедневно покидали город. Многие ли из них вернулись? Среди равнодушия инертной и запуганной толпы взрослых, эти дети горели святым огнем и радостно умирали за Родину. В них одних можно было искать залогов будущего возрождения России, но смерть беспощадно косила их. Ежедневно по городу ехали дроги. В собор и местные церкви нельзя было войти, не увидав у дверей несколько крышек гробов. И в каком виде подбирали убитых! – Замученных, искалеченных, порою со следами кощунственного издевательства над трупами! Жестокая, бесчеловечная междоусобная война! Но все эти ужасы неспособны были запугать молодежь, потушить в ее груди святое пламя. Наоборот! Родители были бессильны удержать своих мальчиков. Я сам испытал это с своим старшим сыном Костей. Ему тогда не минуло еще 16 лет, но каких трудов мне стоило его удерживать, а он мучился между желанием ослушаться меня и бежать и боязнью огорчить нас. Под конец я увидел, что дальше нельзя натягивать струны и дал ему разрешение поступить в Добровольческую армию. Не могу иначе, как особой милости Божией, приписать то, что, несмотря на это, ему не пришлось тогда поступить в солдаты. Это было как раз перед отступлением Добровольческой армии, которое тогда еще не было решено. Костя решил раньше поговеть. Мы вместе с ним ходили в церковь. Но в эти самые дни, отступление начало совершаться. Генералы Алексеев и лукомский, к которым я обратился, сами настоятельно посоветовали ему не поступать, и на этот раз чаша миновала нас. Каково было бы такому мальчику, ни к чему не привыкшему, сразу попасть в условия ледяного похода, который совершила по своем отступлении Добровольческая армия.