Как во всех очень старых домах, в Сергиевском водились привидения, слышались порою странные стуки. Когда живы были старики Осоргины, родители Мишана{176}, то в доме каждый месяц служили молебен и комнаты кропили святой водой, чтобы выгнать нечисть.

Каждое время года было связано с обычаями, которые свято соблюдались не только хозяевами, но и служащими и прислугой. Пока еще хозяйством владели господа, каждую весну, перед выгоном скота в поле, вся семья шла на скотный двор с вербами и выгоняли скотину. Перед началом пахоты закапывали просвиры и бутылочки со святой водой в землю. Все делалось с молитвой.

Когда комитеты отняли повсеместно хозяйство и та же участь постигла Сергиевское; несмотря на протест своих крестьян, – отец и старший сын лишились главного рычага, осмысливавшего их пребывание в деревне. Я уже говорил о том, как это было тяжело сыну. Нелегко это было и отцу. Он привык вечно о чем-нибудь хлопотать. По-прежнему издалека по дому доносилась его торопливая походка, причем всегда можно было определить, по какой комнате он шел, потому что в каждой комнате, на каждом полу был свой звук, знакомый привычному уху. Но эта ходьба происходила оттого, что не сиделось на месте, а ходить было не для чего. Впрочем, увлеченный общей трудовой повинностью, Мишан брал порою метлу и начинал подметать длинную аллею в саду. Тогда дети устремлялись к метле, вырывали ее у него из рук; они не хотели никак допустить, чтобы отец работал. Я, как всегда, его поддразнивал, и моя сестра помогала мне в этом, а Мишан накидывался на нас и говорил, что «все вы, Трубецкие, – патриции».

Сестра моя от вечных волнений и страхов за детей, особенно во время войны, была очень слаба. В начале весны ее обычно катали в кресле в саду ее дочери, но потом она настолько окрепла, что сама свободно доходила до обрыва. Хотя она была еще не стара, но у нее были совершенно белые волосы, которые, как ореол, окружали ее голову. Все дети наперерыв заботились о том, как ей избежать лишнего утомления и заботы. Но забота в материнском сердце всегда находилась; в это время ее больше всего беспокоило удрученное состояние сына Миши, который не находил себе ни применения, ни покоя.

Ежедневно перед ужином мы садились за карточный стол и играли в бридж, причем и отец и сын горячились страшно и играли с большим азартом. В это время Мария сидела в углу и рисовала чей-нибудь портрет. Иногда моя сестра с Льяной играли в четыре руки Бетховена, Шумана или русских композиторов. Вся семья увлекалась Римским-Корсаковым.

Вести внешнего мира проникали лишь через газеты или, иногда, через приезжих из Калуги. Жили со дня на день надеждою, что еще через две-три недели или через месяц большевики будут изгнаны. Мишан не упускал случая, чтобы укорять народ за то, что они изменили царю и оттуда пошла вся разруха. Крестьяне любили, когда Михаил Михайлович их журил, и охотно приходили к нему выкладывать все свои заботы. После воскресной обедни обычно собиралось Братство св. Иулиании (Осоргиной){177}. Все члены семьи были братчиками и вместе с крестьянами обсуждали, кому и в каких размерах надо помочь. Так тихо, неторопливо шла жизнь.