После отъезда Ермашова сестра и моя жена продолжали свою деятельность. И вот, в один прекрасный день, очевидно по какому-то доносу, большевики принялись энергично разыскивать мою жену, чтобы ее арестовать. По счастью, они так не умели ни за что приняться, что не сообразили самого простого – навести справки, где ее квартира. Вместо того, они нагрянули на квартиру моей сестры Лермонтовой, произвели у нее обыск и требовали указать, где моя жена. На вопрос сестры, в чем провинилась моя жена, главный большевик торжественно ответил: «Вы отлично знаете. Этот человек сыграл роль Вендена во время франко-прусской войны». – Так мы до сих пор, по нашему невежеству, не знаем, кто такой был Венден и в чем ему уподобилась моя жена{178}.

Пока шел обыск, сестра послала спешно предупредить мою жену об угрожавшей опасности, и она переехала к соседям. Большевики проискали весь следующий день, послали людей на вокзал проверить паспорта у отъезжающих женщин, но моя жена, переодевшись в пальто горничной и с фальшивым паспортом, благополучно проехала на север, прямо к Осоргиным, куда она знала, что я собираюсь.

Мы прожили в Сергиевском до 9 мая. Захватив зиму, провели таким образом всю весну, любовались разливом Оки, первым пробуждением природы и с большим сожалением уехали, когда все деревья уже распустились. Весна была поздняя и немного холодная, но вечера стояли дивные. Мы часто ездили на тягу и ежедневно ходили к обрыву.

Иногда приходилось ездить в Калугу, которая мне была дорога по воспоминаниям детства. Я обошел все родные места, был в Загородном саду, где мы прожили столько счастливых дет в старом губернаторском доме{179}. Он был неказист, но его незадолго до того отремонтировали для помещения Лазарета. Каждая комнатка, и уголок возбуждали во мне настоящее волнение, говорили, как живые, моему воспоминанию. Вот – стеклянный круглый тамбур у подъезда. Из передней – вход в залу-столовую. Оттуда налево – дверь на балкон, а направо – в гостиную, она же – кабинет моего отца. Рядом – комната моей матери, где я брал свои первые уроки и каждое утро входил со страхом, потому что в детстве боялся своей матери. Через маленькую комнату, где жили экономка Елизавета Петровна и горничная моей матери Анна Сергеевна, – выход на темную, узкую лестницу наверх, где наше детское царство. Комната с покатым полом, где я спал с младшей сестрой и где, приставив деревянную лошадку к задней стене, я по отлогому полу скатывался до окон. А эти окна, откуда мы с сестрой смотрели на фейерверки в городском саду, выбегая ночью босыми ногами к окну, как только слышали разрыв первой ракеты. А вот угол, где висела темная икона Николая Угодника, и перед ней горела лампадка, а под ней – постель нашей няни Федосьи Степановны. Боже мой, неужели уже 30 лет прошло с тех пор, как мы выехали из Калуги! Неужто смолкли навсегда дорогие голоса, не отворится дверь и не войдет никто из близких. Ведь это было вчера, сегодня, а не 30 лет назад! Да, кто не испытал этого особого чувства, которое овладевает Вами, когда Вы посещаете места, где прожили счастливое детство! Как будто тени слетаются к Вам навстречу и оживляют стены и природу! И грустно и отрадно на душе!