Успехам Добровольческой армии сильно содействовала помощь англичан, которые завалили Новороссийск боевыми грузами, – артиллерией, снарядами, ружьями, танками, обмундированием. Особенно сильное действие на большевиков производили танки.

Англичане резко изменили свою политику. В то время как французы ушли, оставив по себе надолго самую скверную память, англичане, наоборот, с весны удвоили энергию в деле оказания всякой помощи. В Закавказье они также оставили политику колебаний, отрешились от всякой двусмысленности по отношению к самостийным образованиям и стали открыто и последовательно поддерживать Добровольческую армию и лозунг единой, неделимой России.

В то время как Добровольческую армию постигли неудачи, адмирал Колчак победоносно шел вперед, приближаясь к Волге. Он уже был на расстоянии каких-нибудь 70 верст от Самары и в таком же, приблизительно, от Казани. В это время на западе началась кампания в пользу признания его единой всероссийской властью. Наши представители в Париже сильно ратовали за то, чтобы Добровольческая армия признала главенство Колчака. Они считали, что это сильно укрепит международное положение России и побудит союзников, признав Колчака, бесповоротно связаться в деле вооруженной помощи ему и Деникину. О Добровольческой армии среди союзников создалось почему-то впечатление, что она реакционна, тогда как правительство Колчака включало в себя социалистов и было более демократически настроено. В это время на Западе и в Америке царило демократическое возбуждение, и в левых кругах сильно опасались, что восстановление единой России принесет с собою реакцию.

Из Парижа были посланы генерал Щербачев, Вырубов и Аджемов в Екатеринодар, чтобы убедить Деникина в необходимости признания адмирала Колчака{234}.

Выехав из Парижа под свежим впечатлением известий о неудачах Добровольческой армии и успехах Колчака, посланцы прибыли в Екатеринодар, когда картина совершенно изменилась: на всех фронтах Добровольческой армии шли беспрерывные успехи, армия Колчака должна была отойти, и с востока шли к ней неблагоприятные вести. В Екатеринодаре настроение было единодушно против срочности признания Колчака главой всероссийского правительства. И Особое совещание, и общественные круги, за ним стоявшие, полагали, что объединение власти должно последовать, как только состоится смычка между армиями, и что в этом деле недопустимо давление союзников. Помощи от последних живой силой все равно нельзя было ждать. Припасов, доставленных уже англичанами, могло хватить на четыре месяца интенсивной войны. После предательства французов и одержанных нами успехов в Добровольческой армии возникло бодрое настроение веры в собственные силы и нежелания допускать вмешательства союзников в наши внутренние дела. Подчинение Колчаку представлялось возможным и желательным, но пока несвоевременным. Настроение это, как всем казалось, разделялось и Деникиным. Тем более неожиданным для всех явилось его заявление на обеде в честь уезжавшего английского генерала Бриггса, что им издан приказ, в коем он подчиняется Колчаку, признавая необходимость объединения верховной власти военной и гражданской{235}. Впечатление от этого заявления было столь неожиданное, что на минуту все ошалели, но потом общее движение был… неописуемый энтузиазм. Все бросились к Деникину, обнимали его, кто-то целовал ему руку. Импонировали благородство и красота его жеста. Деникин признал Колчака в минуту, когда развертывались блестящие успехи Добровольческой армии, а Колчака постигли неудачи. Он это сделал также в ту минуту, когда вокруг него, на Дону и на Кубани, интриги самостийников, врагов единой России, достигли наибольшего развития и замышлялся южнорусский союз Дона, Кубани и Терека. Свое решение Деникин объяснил, между прочим, необходимостью подать пример патриотизма и жертвы личными интересами в присутствии того предательства, которое разыгрывается в тылу.