Ни Католическая, ни Православная церковь не увлечены, однако, в падении этих внешних опор. Наоборот, испытания и несчастия возвращают каждую из них к ее чистой духовной сущности.
Святая Русь была передовым оплотом Восточного православия. Где же она теперь! Какой позор и унижение терпят ее святыни! И где же народ, который попустил совершиться такому греху? Не терпим ли мы наказание, За недостаток рвения нашего к пересозданию внешнего мира, к улучшению нравственного и материального быта «малых сих»? Чем заполнена была пропасть между вершиной молитвенного созерцания и болотом, в котором продолжала копошиться жизнь миллионов, предоставленных самим себе? Не пострадали ли мы и от гордости, успокоившись на сознании, что обладаем полнотою истины, хранимой нами в нерушимой чистоте?
Мы готовы отдать должное христианскому Западу, в деле созидания и стремления претворить христианские начала в жизни. Но, отдавшись этому делу, не погрешил ли он в обратную сторону? Забота о практических результатах не затемнила ли самый источник, ее движущий? Удалось ли Западу христианизировать мир, или наоборот, в этой повседневной работе, христианское начало незаметно материализировалось, и в силу этого утратило в значительной степени свою действенность. Разве современная цивилизация отражает на себе христианские начала? Где они? Слышен ли голос Церкви, не скован ли христианский мир параличом?
Если в этом очерке я не закрывал глаза на наши грехи и недостатки, то да не подумает читатель, что я не вижу их, и быть может гораздо больше, на христианском Западе. Кто, однако, поставил нас судьями над нашими разъединенными братьями? Предоставим эти грехи их совести. Об этом ли памятовать нам, когда мы стремимся к объединение, или о словах молитвы, произносимой в Православной церкви перед приобщением Св. Тайне: «Еще верую, яко Ты еси Христос. Сын Бога Живого, пришедший в мир грешный спасти, от них же первый есмь аз»?
Думая о Православной и Католической церквах, невольно вспоминаешь образ двух евангельских сестер, Марии и Марфы. Каждая из них нужна, и дополняет дело одна другой. Их обеих вместе посетил Господь, воскресивший их брата Лазаря. И может быть только общие их молитвы помогут и ныне умолить Господа воскресить религиозную жизнь в человеческом мире, про который можно сказать словами Марфы: «Господи уже смердит: четверодневен бо есть».
В любопытных диалогах «На пиру богов», (София 1921), один из самых искренних наших церковных деятелей отец С. Н. Булгаков затрагивает, в свете всего совершившегося, и вопрос о соединении Церквей. Об этом говорит у него «беженец»: «православие со времен Константина имело всемирно-историческое задание: установить православную теократию – единую, как едина и церковь. Вот куда метила идея Второго (Византии) и Третьего Рима (Москвы). К тому же стала стремиться и папская власть своей волей к миродержавству. На этой почве произошел и великий раскол церковный. На путях теократии встретились соперниками первосвященник-царь и царь-первосвященник. Здесь вовсе не о честолюбиях пап и не о замашке цезаропапизма идет речь, но о плане строительства Града Божья. Неумолимая история одинаково поставила крест и на западных и на восточных замыслах; крушение западной иерократии произошло уже давно, восточной же, совершилось только теперь. Великий спор Востока и Запада ныне исчерпан и упразднен. В 1917 году окончилась Константиновская эпоха в истории церкви и началась следующая, имеющая аналогию в эпохе гонений и катакомбном периоде Церкви… Вот почему теперь с какой то новой свежестью и пленительностью встает перед нами старый вопрос о соединении церквей, к которому зовет и нудит нас грозный исторический час, надвигающийся для всего христианства».