Уже при жизни Фуко можно было наблюдать возникновение новой социальной модели, вращающейся вокруг биовласти и биополитики населения, модели, которая в какой-то мере расходится с дисциплинарными логиками. Делёз развивает эту интуицию и указывает в 1990 году на появление обществ нового типа, а именно обществ контроля. Такие общества формируются с конца Второй мировой войны, которая заканчивается общим кризисом всех сред заточения: «Речь идет лишь о том, чтобы управлять их агонией»[1397]. Делёз высказывает своего рода предупреждение в этом анализе, который он развивает и в своих курсах о Фуко. Он замечает (и это замечание в дальнейшим только подтвердится), что наряду с этим управлением жизни, реализуемым в рамках открытых, произвольных множеств, присутствует и совершенно другое управление, управление контроля, которое влечет трансформацию правового субъекта. Последний больше не ограничивается личностью, как в гуманистическую эпоху, поскольку он включает в себя иные популяции, отличные от людей – например, зерновые, а также стада коров, баранов, птицу, да и вообще всякое живое существо. В эпоху общества контроля субъектом права становится живое как таковое: «Живое в человеке»[1398].

Заточение больше не нужно, «поскольку известно, что они все в такой-то час окажутся в своих машинах на шоссе. Исчисление вероятностей эффективнее тюрьмы»[1399]. Еще с 1980-х годов Делёз констатирует распад всей сети заточения, в частности заводской сети, которая разрушается под ударами временного и домашнего труда, а также перекраивания рабочего времени в целом. В школе складывается менее дисциплинарный мир, однако контроль в нем усиливается: «Индивидуумы становятся „дивидуумами“, а массы – сэмплами, рынками и банками данных»[1400]. В трансформациях, которые разрушают старые дисциплинарные структуры, высвобождая место электронным чипам, мобильным устройствам, позволяющим постоянно контролировать каждого, но именно что в открытом пространстве, где уже не различается внутреннее и внешнее, – во всех этих трансформациях значение имеет то, что «мы стоим на пороге чего-то нового»[1401]. На этих неизведанных путях должны возникнуть новые формы субъективации и сопротивления.

Глава 18 Альтернатива психиатрии?

Глава 18

Альтернатива психиатрии?

Ла Борд часто путали с антипсихиатрией, представляя клинику в Луар и Шер французским ответвлением этого направления. Но достаточно послушать ее директора Жана Ури, чтобы убедиться в том, что тезисы антипсихиатрии и институциональную психотерапию разделяет пропасть. В Ла Борд занимаются психиатрией, подписываясь под ней: «Он [Феликс] был в тот же период увлечен антипсихиатрами. И это вызвало туман в голове плохо информированных людей, у которых Ла Борд смешалась с антипсихиатрией. Меня это вечно злит»[1402]. Ури полагает, что антипсихиатры – «очень опасные эстеты. Я очень любил Базалью за его импульсивный характер, но не за его политику. У него больные уходили по утрам, а возвращались вечером, и больницу закрыли. Больные исчезли физически. Быть может, это и есть конкретная антипсихиатрия – больных отменяют и они исчезают» [1403].