Фоном этих замечаний было желание Крауса принять участие в конкурсе Прусской академии на призовую статью об источниках двух изначальных способностей души. Поскольку он

…считал, что у него в голове вся работа уже готова, он думал, что легко сможет излить мысли на бумагу. Мои доверчивость и любознательность заставили меня поощрять его в этом, поскольку я совершенно не знал его идей. Он все время делал вид, что работает, и все выражал надежду, что скоро закончит. Он заболел из-за этого телом, духом и умом[838].

…считал, что у него в голове вся работа уже готова, он думал, что легко сможет излить мысли на бумагу. Мои доверчивость и любознательность заставили меня поощрять его в этом, поскольку я совершенно не знал его идей. Он все время делал вид, что работает, и все выражал надежду, что скоро закончит. Он заболел из-за этого телом, духом и умом[838].

Когда Гаман посмотрел записи Крауса, он ничего в них не обнаружил, по крайней мере ничего стоящего. Гердер, чью работу «О познании и ощущении человеческой души» приняли на конкурс, конечно, очень интересовался этим предметом.

Кант, который работал над «Критикой чистого разума», касавшейся той же проблемы, был в этом не менее заинтересован. Он высоко ценил Крауса, даже пытался оправдывать его. Так, он писал Герцу:

Некоторая мизология, о которой Вы сожалеете у г-на Крауса. как и многие проявления мизантропии, происходит от того, что хотя в первом случае человек и любит философию, а во втором – людей, но находит их неблагодарными, отчасти из-за того, что слишком многого от них ожидал, отчасти из-за того, что слишком нетерпеливо дожидался от них награды за свои усилия. Мне тоже знакомо это угрюмое настроение; но добрый взгляд как от философии, так и от людей вскоре снова примиряет нас с ними и только делает нашу привязанность к ним сильнее…[839]

Некоторая мизология, о которой Вы сожалеете у г-на Крауса. как и многие проявления мизантропии, происходит от того, что хотя в первом случае человек и любит философию, а во втором – людей, но находит их неблагодарными, отчасти из-за того, что слишком многого от них ожидал, отчасти из-за того, что слишком нетерпеливо дожидался от них награды за свои усилия. Мне тоже знакомо это угрюмое настроение; но добрый взгляд как от философии, так и от людей вскоре снова примиряет нас с ними и только делает нашу привязанность к ним сильнее…[839]

Это говорит многое не только о Краусе, но и о Канте. К тому времени, как он это написал, он уже девять лет работал над «Критикой» и сам пребывал в нетерпении. Более того, он постепенно начинал понимать, что многого от метафизики не дождется, – уж точно гораздо меньшего, чем он надеялся в 1770 году. Можно ли то же самое сказать в отношении людей, неясно, но вполне вероятно, что так оно и было. Краус, должно быть, иногда разочаровывал Канта, как он разочаровывал Гамана.