На Пасхальной книжной ярмарке в Лейпциге появилась книга под названием «Опыт критики всякого откровения», изданная Хартунгом в Кёнигсберге. Поскольку книга вышла анонимно, Allgemeine Literatur-Zeitung опубликовала заметку, где говорилось, что любой, «кто прочитал даже самые незначительные сочинения, с помощью которых кёнигсбергский философ обрел вечную благодарность человечества, немедленно узнает выдающегося автора этой работы». Кант отреагировал быстро и указал в «Исправлении» от 31 июля 1792 года, что он не принимал «ни малейшего участия в работе этого одаренного человека» и что автором был «кандидат богословия г-н Фихте». Он утверждал, что его «долг – оставить неослабную честь на долю того, кому она причитается»[1420]. Это заявление сразу же прославило Фихте, который на самом деле и не хотел издавать книгу анонимно, как выдающегося кантианца.

Можно было бы вполне обоснованно предположить, что Фихте оказал бы гораздо меньшее воздействие на публику, если бы книга была издана под его именем. У Канта были и другие причины заверять, что это не его труд. Хотя «Опыт критики всякого откровения» Фихте начинается с кантовской точки зрения, с утверждения, что нравственность предшествует религии и что именно нравственность позволяет нам воспринять откровение, он все же придавал религии и откровению большее значение, чем того желал Кант. Фихте считал, что религия должна ответить на вопрос о том, как «положения, принятые для определения нашей воли через закон разума, действуют на нас практически»[1421]. Для Канта это вообще не был открытый вопрос, и хотя он согласился бы с тем, что «идея Бога-законодателя, действующего посредством морального закона в нас, основывается, таким образом, на овнешнении нашей сущности, на переносе субъективного на некое существо вне нас, и это овнешнение (Entäußerung) есть собственный принцип религии»[1422], он не стал бы выражать ее в таких терминах. В каком-то смысле Кант устанавливал дистанцию между собственной точкой зрения и точкой зрения Фихте. Последняя хотя и была кантианской, но не была точкой зрения самого Канта.

В июле Кант также попросил, чтобы ему вернули статью, которую он отправил в Berlinische Monatsschrift, поскольку он «не хотел скрывать от публики три статьи, которые были связаны со. статьей о радикальном зле» [1423]. Он пообещал Бистеру, что «скоро» пришлет другую, «чисто моральную» статью, которая должна была касаться критики кантовского принципа морали со стороны Гарве[1424]. Эта статья позже станет частью I кантовской статьи «О поговорке: „может быть, это и верно в теории, но не годится для практики“». Прежде чем закончить эту статью, он написал «Религию в пределах только разума», собрав вместе четыре статьи, у которых, как он считал, было много общего. На этот раз, вместо того чтобы сдать книгу в берлинскую цензуру, он решил отдать ее на факультет богословия, который должен был определить, является ли работа вкладом в библейское богословие или в философию. Это был не сугубо теоретический вопрос. Прусские профессора имели право обойти берлинскую цензуру и отдать свои книги на цензурирование декану своего факультета. Если бы «Религия» действительно оказалась философской книгой, то разрешение на ее издание мог бы дать декан философского факультета. Не очень-то желая обращаться на богословский факультет в Кёнигсберге, Кант сначала планировал направить книгу в Гёттингенский университет, а затем рассматривал в качестве варианта университет Галле. Однако, поскольку последний незадолго до того отверг «Опыт критики всякого откровения» Фихте и поскольку кёнигсбергские богословы не считали, что у них будут какие-либо проблемы с берлинскими чиновниками, если они отцензурируют книгу, Кант наконец представил ее им. Богословский факультет объявил книгу философской по своей природе, и поэтому философский факультет мог теперь решить, следует ли ее издавать. Но Кант не стал спрашивать философский факультет Кёнигсбергского университета. В течение 1792–1793 годов деканом был Краус, и, возможно, Кант не хотел его в это впутывать. Как бы то ни было, он направил рукопись в Йену, где ее одобрили к публикации. Книга вышла как раз к началу Пасхальной книжной ярмарки 1794 года в Лейпциге.