Первое же предложение звучит как вызов.

Мораль, поскольку она основана на понятии о человеке как существе свободном, но поэтому и связывающем себя безусловными законами посредством своего разума, не нуждается ни в идее о другом существе над ним, чтобы познать свой долг, ни в других мотивах, кроме самого закона, чтобы этот долг исполнить[1425].

Мораль, поскольку она основана на понятии о человеке как существе свободном, но поэтому и связывающем себя безусловными законами посредством своего разума, не нуждается ни в идее о другом существе над ним, чтобы познать свой долг, ни в других мотивах, кроме самого закона, чтобы этот долг исполнить[1425].

Если мы находим в себе такую нужду, то это наш собственный недостаток. Одно из следствий этого в том, что внешние указы не являются ни необходимыми, ни полезными. Кант выражается еще более эксплицитно. «Повинуйся власти!» – это, указывает он, еще и моральная заповедь, которую можно легитимно перенести на религию. Поэтому вполне уместно, чтобы книга о религии сама по себе подавала «пример такого повиновения». Однако это повиновение может быть доказано «не уважительным вниманием лишь к закону какого-то отдельного устроения», а только общим уважением ко всей совокупности законов. Кант признает, что указ о цензуре действительно является законом, но предполагает, что поскольку этот указ несовместим с подавляющим большинством законов (можно добавить: принятых при Фридрихе), то сама заповедь повиновения делает тут необходимым вызов.

В первой статье, или части I, Кант поднимает вопрос о том, «нравственно добр или нравственно зол» человек по природе[1426]. Для Канта эта дизъюнкция может означать только то, что человек «имеет в себе (непостижимое для нас) первое основание принятия добрых или принятия злых (противных закону) максим»[1427]. Его ответ заключается в том, что в нас содержится первое основание нравственного зла. Оно состоит в том, что он называет «высшим основанием принятия или соблюдения наших максим по законам свободы»[1428]. Это означает, переводя с языка Канта, что это высшее основание рационально. Действительно, суждение, что человек зол, выражает только то, что он «сознает моральный закон и тем не менее принимает в свою максиму (случайное) отступление от него»[1429]. Каждый человек в этом смысле необходимо зол, и все же каждый несет ответственность за это зло, поскольку он свободно принял отступление от морального закона в свою максиму:

Это зло изначально, так как губит основание всех максим. Вместе с тем она [наклонность ко злу. – Прим. ред.] как естественная наклонность не может быть истреблена человеческими силами, так как это могло бы произойти только при помощи добрых максим, чего не может быть, если высшее субъективное основание всех максим заранее считается испорченным. Но тем не менее должна быть возможность превозмочь ее, так как она обретается в человеке как существе, действующем свободно[1430].