Еще позже в тексте Кант попытается исправить свой аргумент, вводя язык, который впервые использовал Фихте. Субъект конституирует себя как субъект. Теперь Кант утверждает, что мы можем осознавать движение лишь постольку, поскольку движемся сами, и, что еще важнее, мы осознаем другие вещи лишь постольку, поскольку осознаем самих себя. В одном в высшей степени примечательном отрывке Кант утверждает, что «я есмь предмет самого себя и своих представлений. То [утверждение], что есть еще нечто вне меня, – это мой собственный продукт. Я делаю себя сам. <…> Мы всё делаем сами». Если точнее, то

…рассудок начинает с сознания самого себя (apperceptio) и совершает тем самым некоторый логический акт, по отношению к которому упорядочивается многообразие внешнего и внутреннего созерцания, и субъект в бесконечном ряду делает себя самого объектом. Однако это созерцание не является эмпирическим (то есть оно не восприятие, то есть не выведено из предметов чувств), но определяет предмет через акт субъекта, [состоящий в том, чтобы] a priori быть владельцем и создателем собственных представлений.[1623]

…рассудок начинает с сознания самого себя (apperceptio) и совершает тем самым некоторый логический акт, по отношению к которому упорядочивается многообразие внешнего и внутреннего созерцания, и субъект в бесконечном ряду делает себя самого объектом. Однако это созерцание не является эмпирическим (то есть оно не восприятие, то есть не выведено из предметов чувств), но определяет предмет через акт субъекта, [состоящий в том, чтобы] a priori быть владельцем и создателем собственных представлений.[1623]

Опять же, это резко контрастирует с собственной критической доктриной Канта, а особенно с опровержением идеализма. С точки зрения первой «Критики» это просто бессмыслица, но она совершенно не лишена смысла в соответствии с одной из концепций его проекта в Opus postumum. Если мы понимаем этот проект как «философию как наукоучение (Wissenschaftslehre) в завершенной системе», – что действительно было одним из названий, которые Кант для нее рассматривал, – то смысл тут есть. Это также означало бы, что Кант сделал шаг к фихтеанскому идеализму. Хотя он ни разу не упоминает Фихте в Opus postumum, хотя имеются свидетельства того, что он испытывал к Фихте личную неприязнь, его использование термина «самополагание» в Opus postumum явно фихтеанское[1624]. Впрочем, не имеет большого значения, находился ли Кант в большей степени под влиянием Бека, Фихте или Шеллинга. Не ясно также, насколько эти доводы остались доводами самого Канта, если бы он закончил эту книгу. Возможно, в процитированном выше пассаже он просто пытался понять позицию Фихте, изложив ее на свой лад. Важно то, что он здесь больше не разрабатывает собственных теорий, а приспосабливает взгляды других. Если это – часть тех «исключительных комбинаций и проектов», на которые, по утверждению Пёршке, Кант был способен еще в 1798 году, то их нельзя причислить к высшим образцам кантовского мышления. И хотя это не значит, что они не представляют философского интереса, они не так важны для философского наследия Канта.