8 октября 1803 года состояние Канта стало угрожать его жизни. По словам Васянского, это произошло в результате диеты. Последние несколько лет он ел плохо, не любил никаких традиционных блюд. С другой стороны, он пристрастился к бутербродам с тертым сухим английским сыром (чеддером), который Васянский считал для него вредным. 7 октября, вопреки совету Васянского, он объелся им:

Однако на сей раз он сделал первое исключение из своего обычного одобрения и принятия моих советов. Он упрямо настаивал на удовлетворении своего извращенного аппетита. Думаю, не ошибаюсь в том, что тогда я впервые заметил в нем недовольство мною, которое должно было дать мне понять, что я преступил установленную им для меня границу. Он ссылался на то, что эта еда ему никогда не вредила и не может навредить. Сыр поглощался – велелось натереть еще. Испробовав все средства, чтобы уберечь его от этого, я вынужден был молчать и подчиняться[1666].

Однако на сей раз он сделал первое исключение из своего обычного одобрения и принятия моих советов. Он упрямо настаивал на удовлетворении своего извращенного аппетита. Думаю, не ошибаюсь в том, что тогда я впервые заметил в нем недовольство мною, которое должно было дать мне понять, что я преступил установленную им для меня границу. Он ссылался на то, что эта еда ему никогда не вредила и не может навредить. Сыр поглощался – велелось натереть еще. Испробовав все средства, чтобы уберечь его от этого, я вынужден был молчать и подчиняться[1666].

На следующее утро в 9 часов, когда сестра вела его по дому, Кант потерял сознание. Его уложили в кровать в отапливаемом кабинете. Пришел доктор. Кант издавал звуки, но не мог произнести ни слова. Чуть позже ему удалось заговорить, но слова звучали невнятно. Скорее всего, он перенес инсульт, а не приступ несварения желудка, но по распоряжению Васянского ему больше не давали сыра[1667]. И все же именно сыр мог стать причиной «болезни» Канта – по крайней мере опосредованно. Из-за волнения по поводу запрещенной пищи могло подняться давление, и случился инсульт. Так ли это было или нет, мы никогда не узнаем, но мы знаем, что Васянский чувствовал свою вину. 27 октября Шеффнер писал другу: «Кант теперь почти лишился души, но он все еще жив; часто он не узнает своих повседневных знакомых»[1668]. Ранее в марте он писал, что Кант «не может двух слов связать, похоже, он полностью утратил разумную душу» [1669].

«После этой болезни Кант никогда не был так счастлив, как раньше». Званые обеды возобновились, но он больше ими не наслаждался. Он поторапливал гостей, и хотя друзья Канта все еще приходили к нему на обед, это было скорее рутиной из чувства долга, нежели удовольствием – по крайней мере, для большинства из них. Некоторые, как Хассе, похоже, наслаждались этим как своего рода зрелищным видом спорта. Многие гости из-за пределов Кёнигсберга тоже так проводили время, причем большинство – довольно охотно. Христиан Фридрих Ройш, регулярно приглашавшийся в 1803 году на обеды Канта, отмечал, что