«Хор» последней книги «Тихого Дона», а также отдельные «голоса» этого хора – народа, истории, жизни, выступают как субъекты психологического анализа, а непосредственный предмет анализа – герой, личность из народа, сохраняя несомненный и существенный для иных, «не хоровых» форм психологического анализа, свою объективную суть, свою потенцию к произведению анализа как вовне, так и внутрь сознания, – как их объект.

Таким образом, авторская позиция выражала и фиксировала свое отношение к герою и событиям, субъективируясь в объективной форме психологического анализа через «хор». Гегель писал о похожем преображении субъективного и объективного в литературе, имея в виду хоровое начало в античной драме: «Хоровая песня в противоположность индивидуальным характерам и их внутренним и внешним спорам выражает общие настроения и чувства то в духе субстанциональности эпических высказываний, то в духе лирического порыва. Наоборот, в монологах только отдельная индивидуальная сфера сама по себе становится объективной в определенной ситуации действия…» [30, 342-343]

Хотя непосредственно в тексте гегелевских лекций по эстетике речь идет о драме как роде поэзии, мы вправе глубокое понимание философом хора («хоровой песни») и «субстанциональной роли монолога» соотнести с нашими наблюдениями по проблеме психологического анализа в «Тихом Доне». Тем более, что гегелевский подход прямо открывает возможность проанализировать суждение «хора» как особую форму психологического анализа с позиций наличествования в нем объективного и субъективного моментов: «духа субстанциональности эпических высказываний» и «духа лирического порыва».

С чем же на самом деле мы сталкиваемся у Шолохова, говоря о вхождении голосов народа, истории, жизни (объективного начала) и голосов автора, героев (субъективного начала) в психологический анализ? Обратимся еще раз к русской литературе прошлого века. А.Сабуров писал о субъективных и объективных планах изображения у Толстого: «Равновесие и слияние объективного и субъективного планов изображения позволяют автору «Войны и мира» «запечатлеть» не только сражение, но и психологию сражения, не только охоту, но и психологию охоты, не только картину труда, но и психологию труда» [31, 492]. Такое понимание субъективного и объективного начал в психологизме, на наш взгляд, несколько обедняет представление о той качественно новой ступени проникновения во внутренний мир человека, какое было совершено Толстым. Будучи совершенно истинным относительно первого уровня понимания субъектно-объектных отношений в психологическом анализе, это определение игнорирует иной, более сложный уровень подобных отношений, что подключает проблему психологизма к вопросу обнаружения авторской (также субъектно-объектной) позиции во всех сферах художественного текста.