В описываемое время наш фронт уже представлял собою картину полного разложения. С офицеров и солдат сняли погоны и всякие военные отличия. Введено было выборное начало. Тотчас после заключения перемирия командир полка полковник Крыков уехал из полка, и вместо него выбрали какого-то молодого прапорщика-студента первого курса с голубыми задумчивыми глазами и шелковистыми белокурыми волосами, которые небрежными вьющимися прядями спускались ему на лоб. Прапорщик Ломжев был убежденный большевик. Попав в командиры полка, он старался держать себя с достоинством. Он был молчалив и замкнут, говорил спокойным голосом, медленно, но самоуверенно, точно он чувствовал, что за ним стоит могучая революционная сила, перед которой все должны трепетать. От всей его личности веяло чем-то таинственным и недоговоренным. Своей молчаливостью и непроницаемостью он как будто хотел подчеркнуть всю глубину и грандиозность совершившегося переворота. Мир теперь будет заново перестроен, и он, Ломжев, будет в числе этих новых людей. Иногда во время разговора с ним я пристально всматривался в его ясно-голубые глаза, стараясь заглянуть в его душу и прочесть его сокровеннейшие мысли. «Неужели, – думалось мне, – этот интеллигентный человек с таким симпатичным русским лицом не видит той пропасти, в которую толкает Россию большевизм? Неужели ему ничуть не дорога Россия? Или он только надел на себя маску и в глубине души презирает и ненавидит этих предателей Родины?» Но Ломжев оставался непроницаемым, и ни единым словом или каким-нибудь намеком он не выдал своих истинных убеждений. Иногда на его молодом безусом лице появится загадочная улыбка, и вежливо он отведет разговор от щекотливой темы. Помощником командира полка был известный уже читателю Митин – простодушный и мягкий человек, который очень хорошо умел уговаривать несознательных «товарищей». Но самым интересным большевистским типом у нас был председатель революционного трибунала солдат Шеврунов. И по духу, и по внешнему виду это был настоящий большевик. На вид он, право, походил на беглого каторжанина. Правый глаз косил направо, лоб низкий, лицо красное, немолодое, со щетинистыми усами, с гнилыми кривыми зубами. Все лицо его выражало безграничную тупость. В руках этого безграмотного, грубого человека была огромная власть. По одному только его слову мог быть немедленно расстрелян любой офицер или солдат нашего полка. Однако, несмотря на свою грубую преступную внешность, в душе Шеврунова жили человеческие чувства, руки его не обагрились невинной человеческой кровью. Его чуть ли не в глаза называли дураком, но он как-то не обижался. Впрочем, иногда в минуту раздражения он со страшной силой ударял по столу своим здоровым кулачищем. Лицо его багровело, глаза наливались кровью. В эту минуту он был страшен. «Что-о?! Да ты знаешь, кто я!!! Расстреляю как собаку!..» Но обыкновенно такие грозные вспышки гнева быстро проходили, особенно если на столе появлялась бутылка водки.