Итак, демобилизация шла полным ходом, один срок следовал за другим. Оружие и боевые припасы свозились в особые склады, как будто нарочно приготовленные для немцев. Наша армия таяла не по дням, а по часам, и несчастная Россия становилась все больше и больше беззащитной перед лицом грозного врага. В ротах оставалось по 15–20 человек, артиллерия почти вся уже была снята с фронта. О сопротивлении неприятелю уже не могло быть и речи.

Как-то незадолго перед Рождеством наш полк стоял в резерве. Все было тихо. Вдруг около полуночи я вскочил, разбуженный частой ружейной и пулеметной стрельбой на фронте. Накинув шинель, я выскочил на двор и с удивлением прислушивался к ружейным залпам и пулеметной трескотне. Ракеты одна за другой взлетали вдоль фронта. «Что бы это значило? Уж не наступают ли немцы?» – с тревогой подумал я. Кое-где и в тылу у нас раздавались ружейные залпы. Это меня совсем озадачило. В это время и в нашей деревушке начали хлопать разрозненные ружейные выстрелы и до моего слуха донеслись чьи-то неистовые крики:

– Мир!!! Мир! Товарищи, ура! Мир!..

Я все понял. Сердце мое упало… В эту минуту я точно похоронил на войне что-то близкое и родное мне… А вы, несчастные! Вы, темные, обманутые русские люди! Чему вы радуетесь? Собственному позору? Собственной гибели?..

Слезы душили меня, а на душе стало пусто и безнадежно тоскливо. Война кончилась…

______________________________________

Был заключен унизительный для России Брест-Литовский мир, но настолько похабный, что даже Троцкий не решался его подписать. Тогда Вильгельм, чтобы принудить Троцкого подписать, отдал приказ своим войскам перейти в общее наступление по всем русскому фронту.

Это случилось совершенно неожиданно утром в один из январских дней 1918 года. Остатки нашей армии без всякого сопротивления бросили окопы и врассыпную, без оглядки, группами и в одиночку кинулись в глубь России, преследуемые врагом, и разбредались по домам…

Так унизительно кончилась для России мировая трагедия. Троцкий принужден был подписать позорный мир, а я вместе с моим верным Францем два месяца пешком пробирался проселочными дорогами, стараясь не попасть в плен к немцам. Но на границе Украины нам преградила путь тронувшаяся широкая речка. Ничего не оставалось другого, как добровольно отдаться в руки врага. На одной станции я, скрепя сердце, подошел к германскому коменданту, взял под козырек и сказал по-немецки:

– Я украинский офицер, будьте любезны, разрешите мне проехать на родину.

– О, ja, ukrainisch officer! Bitte, bitte!..[50] – последовал вежливый ответ.