Большевизм и в армии, и особенно в тылу пускал все глубже и глубже корни. Большевистская пропаганда Ленина, засевшего со своим штабом в Смольном, все более и более разжигала массы. Призыв к немедленному миру с Германией какой угодно ценой был выражением первейшего и затаеннейшего желания темных масс, уставших от тягот войны и желавших только одного – как бы поскорее попасть домой, а там пусть хоть пол-России отдают немцам. Массы поняли, что Керенский им не даст мира и что мир может дать только Ленин… Вот почему симпатии темных народных масс все более и более стали склоняться на сторону Ленина. Большевики почувствовали твердую почву под ногами, действия их стали увереннее и смелее. Теперь они уже открыто стали мечтать о захвате власти и с этой целью бросили в толпу лозунг «Вся власть Советам!». Положение Петрограда, откуда начал распространяться по всей России большевизм, становилось все более и более угрожающим, и Временное правительство во главе с Керенским висело на волоске. В первых числах июля 1917 года в Петрограде вспыхнуло большевистское восстание. Но на этот раз большевики не рассчитали своих сил. Их лозунги, бросавшие Россию в омут позора и гибели, пугали и отталкивали здоровые элементы страны, потому в распоряжении Временного правительства еще были верные войсковые части, которые после кровопролитных столкновений с большевиками все же подавили восстание.

Несмотря на то что июльское восстание большевиков в Петрограде было подавлено, большевизм все-таки продолжал свою разрушительную работу в тылу и на фронте. У Керенского не хватало мужества энергичными и даже, быть может, жестокими мерами уничтожить в корне большевизм. В этом его роковая ошибка, повлекшая за собой неисчислимые бедствия для России. Стало для всех очевидно, что Керенский, достигнув вершины власти, ведет Россию к гибели. Высший командный состав указывал Керенскому на всю пагубность его политики и что спасение России в полном и скорейшем уничтожении большевизма. Особенно настаивал на этом доблестный генерал Корнилов, горячий патриот и непримиримый враг большевизма. Своими воззваниями и строгими приказами генерал Корнилов заметно поднял дисциплину на фронте. Это была сильная личность, в которую расшатанная армия начинала верить. В лице генерала Корнилова и подчиненных ему войск Керенский нашел твердую опору и если бы он до конца шел с ним рука об руку, то, как знать, может быть, они были бы свидетелями не позорного Брестского мира и кошмарной гражданской войны, а небывалой славы и величия России. Но Бог судил иначе. Генерал Корнилов во главе надежных войск предпринял поход на Петроград для уничтожения большевизма. Керенский, в начале сочувствовавший этой идее, потом вдруг в последнюю минуту, когда Корнилов был уже под Петроградом, испугался возможности контрреволюционного переворота и не допустил Корнилова в Петроград. Своими же силами он уже не мог предотвратить назревавшего большевистского переворота. Тем временем на нашем Северном фронте разыгрались крупные события. Пользуясь смутой, германское главное командование в расчете на слабую боеспособность нашей революционной армии предприняло решительное наступление с явным намерением овладеть Петроградом. Но сопротивление наших войск оказалось более серьезным, чем это ожидали немцы. Особенно стойко сражались латышские стрелковые части, которые самоотверженно защищали каждую пядь своей родной земли. Германцы несли тяжелые потери. Правда, Рига была взята. Немцы продолжали свое наступление. Однако далеко вглубь продвинуться к Петрограду им не удалось, и на всем огромном Восточно-русском фронте боевые действия затихли. Вместо них все чаще и чаще происходили братания наших «товарищей» с противником. Так наступила мрачная осень 1917 года. Дисциплина в армии совершенно пала. Солдаты со смехом отказывались ходить на окопные работы, нехотя выступали на позицию, обленились и обнаглели до последней степени. Окопы принимали жалкий, запущенный вид. Предвидя катастрофу и будучи не в силах ее предотвратить, офицерский состав под разными благовидными предлогами начал покидать ряды армии. Офицеры, уезжавшие в командировку, больше не возвращались на фронт. Те же из них, которые еще задерживались в частях, благодаря содействию полковых врачей проходили через комиссию, врачи выдумывали им какую-нибудь болезнь с трудным латинским названием и эвакуировали в тыл. К концу сентября в нашем полку, не считая нескольких молодых прапоров, из старых офицеров оставались только командир полка полковник Крыков, адъютант поручик Колчанинов и я. К этому времени я командовал 1-м батальоном. Революционные власти спохватились, заметив бегство офицерского состава, но было уже поздно.