Павел, не любивший мать, отстранившую его от власти, стремился изменить тот политический курс, который она осторожно, но последовательно проводила в жизнь. Однако он не был озлобленным и тем более сумасшедшим, каким его иногда называют. «Император был небольшого роста, черты лица его были уродливы, за исключением глаз, которые были очень красивы, и выражение их, когда он не был в гневе, обладало привлекательностью и бесконечной мягкостью... Он обладал прекрасными манерами и был очень любезен с женщинами; он обладал литературной начитанностью и умом бойким и открытым, склонен был к шутке и веселию, любил искусство; французский язык и литературу знал в совершенстве; его шутки никогда не носили дурного вкуса, и трудно себе представить что-либо более изящное, чем краткие милостивые слова, с которыми он обращался к окружающим в минуты благодушия» — это описание, принадлежащее княгине Дарье Ливен, как и многие другие отзывы современников, не вписывается в традиционный образ неумного, истеричного и жестокого деспота.

Ему пришлось править в эпоху, когда на Европейском континенте начался грандиозный социальный переворот. «Вы правы, Катя, — писал Павел Нелидовой, — когда ворчите на меня за мои строгости. Всё это правда, но правда и то, что, попустительствуя, можно повторить путь Людовика XVI: он был снисходителен, и в конце концов его самого низвели». Кроме того, Екатерина II оставила Павлу в наследство огромный государственный долг, превышающий 200 миллионов рублей — три годовых бюджета страны. К концу 1796 года внешний долг России составлял 41 миллион рублей, с процентами — 55 миллионов, которые должны были быть выплачены к 1808 году.

Был прекращён «Персидский поход»; началось закрытие некоторых созданных реформами Екатерины местных государственных учреждений, уменьшена денежная эмиссия. В бюджете на 1797 год император приказал расходную часть ограничить 31,5 миллиона рублей, — но уложиться в эту сумму никак не выходило, и после долгих согласований размер расходов был установлен уже в 80 миллионов при восьмимиллионном дефиците бюджета. Павел демонстративно приказал сжечь на площади перед дворцом ассигнации на 5 316 665 рублей и распорядился с 1 января 1798 года начать обмен ассигнаций на звонкую монету по повышенному курсу (его писали на специальной доске) — не более десяти рублей золотом и сорока рублей серебром в одни руки. Но к обмену стали предъявляться «великие суммы», а драгоценные металлы пришлось закупать за границей — и в октябре того же года кампания была свёрнута. Император, правда, воспринял неудачу как временное явление и приказал выпустить новые бумажные деньги, на которые предполагал обменять все старые ассигнации, но его план так и остался нереализованным.