Имя Александра было необходимо заговорщикам — и он согласился при условии сохранения жизни отцу, заставив Палена поклясться в этом. «Я дал ему это обещание, — говорит Пален. — Я не был так безрассуден, чтобы ручаться за то, что было невозможно. Но нужно было успокоить угрызения совести моего будущего государя». Александр поверил — или делал вид, что поверил, когда рассказывал Чарторыйскому о своём желании облегчить, насколько возможно, участь отца после отречения: «Он хотел предоставить ему в полное распоряжение его любимый Михайловский замок, в котором низверженный монарх мог бы найти спокойное убежище и пользоваться комфортом и покоем». С цесаревичем был согласован вопрос о дате переворота — в ночь с 11 на 12 марта, когда караул должны были нести солдаты Семёновского полка, шефом которого он являлся. Впоследствии Александр утверждал, что заговорщики его «обманули», но никогда не забывал, что взошёл на престол в результате убийства отца.
Руководители заговора Н. П. Панин и П. А. Пален были удалены в свои поместья; непосредственные участники убийства императора Я. Ф. Скарятин, В. М. Яшвиль, И. М. Татаринов лишились чинов. Других важных участников переворота — П. А. Талызина, Л. И. Депрерадовича, П. А. Толстого, А. В. Аргамакова и особенно ценимого им как военачальника Л. Л. Беннигсена — Александр не тронул, а П. М. Волконского и Ф. П. Уварова даже приблизил. Амбициозных екатерининских вельмож он недолюбливал. В результате опорой царя поначалу стали его «молодые друзья» Павел Строганов, Адам Чарторыйский, Николай Новосильцев и Виктор Кочубей, образовавшие в 1801 году так называемый Негласный комитет при императоре.
В манифесте от 12 марта Александр объявил: «Судьбам Всевышнего угодно было прекратить жизнь любезнейшего родителя нашего, государя императора Павла Петровича, скончавшегося скоропостижно апоплексическим ударом в ночь с 11-го на 12-е число сего месяца». Он обещал, что будет управлять «по законам и по сердцу в Бозе почивающей августейшей бабки нашей государыни императрицы Екатерины Великой».
«Прекрасное начало»
Новый государь являлся противоположностью неказистому и суровому Павлу — высокий, стройный, голубоглазый молодой человек с улыбкой и изящными манерами. «...Несмотря на правильность и нежность его очертаний, несмотря на блеск и свежесть его цвета лица, красота его при первом взгляде поражала не так, как выражение приветливости, привлекавшее к нему все сердца и сразу внушавшее доверие», — вспоминала графиня Софья Шуазель-Гуфье, фрейлина двора и супруга французского дипломата-эмигранта. «Дмитрий Прокофьевич. Я кругом виновен пред Вами, забыв совсем, что я Вам назначил сегодня быть ко мне. Причиною оному бал, но отнюдь не от горячности к танцам. Прошу меня извинить. В пятницу после обеда буду Вас ожидать» — эту записочку Александр послал 3 февраля 1804 года бывшему полковому писарю, а ныне министру уделов Трощинскому. Кто бы ранее мог помыслить, что российский самодержец будет извиняться перед подданным?