Сева никак не мог взять в толк — почему? Случайно выяснилось, что весь этот долларовый корм брат Владимир скармливал потихоньку... курам, которых разводил на продажу. Трагедия! Сева рассердился: “Всё, закончил я с голубями!”

Были птицы и дома — кенары, щеглы, попугай большой был. Умная птица. Любимой его темой было выяснение вопроса “Где Сева?”. А Сева то на сборах, то на играх в других городах и странах...»

По свидетельству Елены Бобровой, Всеволод Михайлович нередко повторял: «У меня нет врагов, есть только завистники». А в адрес своих обидчиков мог иногда разве что отпустить пару крепких слов.

Никита Симонян в своей книге, вспоминая Боброва, писал: «Человеком был необычайно широким и добрым. Его доброту нередко эксплуатировали — с какими только просьбами не обращались друзья, знакомые, полузнакомые, а он неизменно откликался. Да и без просьб всегда готов был прийти на помощь. На моих глазах случалось, стоит кому-то пожаловаться на неприятности, неурядицы, как Бобров тотчас вскакивает: “Слушай, это же всё можно решить, уладить, я помогу! Садимся в машину, едем! Зачем откладывать? Сделаем всё сейчас!”

Я счастлив, что судьба не обошла меня его дружбой. Мы дружили семьями. Мечтали получить рядом дачные участки, чтобы почаще видеться в свободное время. Я питал к нему самые нежные чувства. Непосредственный, в чём-то очень наивный, большой ребёнок! Всем верил, ко всем был расположен... Он ценил в людях то, что сам раздавал им столь щедро».

Забота о ближних была для Боброва на первом плане. В 1945-м из Англии помимо двух камышовых тростей, из которых они с Бабичем сделали клюшки, он привёз электрический утюг в подарок сестре и слуховой аппарат, необходимый племяннице.

А в 1954 году во время чемпионата мира в Стокгольме Всеволод по просьбе кого-то из друзей купил распашонки для новорождённого. За этим занятием его застал шведский фотокорреспондент, и в одной из газет появился снимок, подпись под которым гласила, что Бобров проявляет заботу о своём первенце...

Жена брата Любовь Гавриловна Дмитриевская рассказывала, что Всеволод из загранпоездок её дочери Лиде (назвали её в честь матери братьев Бобровых), которой он доводился и крёстным, привозил кучу всяких костюмчиков, платьиц, туфелек.

Она вспоминала: «Когда родилась моя дочь — а жили мы тогда в Одинцове, под Москвой, Сева поехал в Елоховскую церковь, договорился со священником, привёз его на своей машине к нам в Одинцово, и тот в нашей церкви крестил мою дочь. А Сева был крёстным отцом. А потом сам же батюшку отвёз на машине домой, и тот уезжал от нас уже очень весёлый...