В своей книге «Ученик философа» Айрис Мердок описывает своего персонажа Джорджа Маккаффри так:

Все люди разные, гораздо более разные и особенные, чем мы можем себе представить, и наше настойчивое желание изобразить человеческую жизнь как драму приводит к тому, что мы навешиваем ярлыки на события, у которых могут быть разные причины и трактовки. Разумеется, человека может «исцелить» (утешить, воодушевить, улучшить, потрясти, вернуть к успешной деятельности, и так далее, и тому подобное) искусственно сформулированная история его жизни, но это уже другой вопрос (такие истории могут предложить нам доктора, священники, учителя, влиятельные друзья и знакомые, их можно придумывать самим или вычитать в литературе). На самом деле мы полны случайностей и подводных камней – гораздо больше, чем принято изображать в искусстве или в вульгарном психоанализе. Язык греха может быть более уместным, чем язык науки, но точно так же предлагает нам «исцеление». Грех гордыни может быть важен, а может не иметь никакого значения в чьей-то жизни. Точно так же и уязвленное самолюбие может быть лишь раздражающей мелочью, а может вылиться в саморазрушение или даже привести к убийству. Вероятно, больше людей убивают себя и других из-за уязвленного самолюбия, чем из зависти, ревности, злобы или мести. В душе Джорджа имелась глубокая (столь глубокая, что ее можно назвать «врожденной») рана, которая становилась только хуже от малейшей неудачи или промедления. Гордыня, самолюбие и ядовитая обида заслоняли ему солнце. Он считал, что весь мир сговорился против него, и полагал себя жертвой космической несправедливости[80].

Все люди разные, гораздо более разные и особенные, чем мы можем себе представить, и наше настойчивое желание изобразить человеческую жизнь как драму приводит к тому, что мы навешиваем ярлыки на события, у которых могут быть разные причины и трактовки. Разумеется, человека может «исцелить» (утешить, воодушевить, улучшить, потрясти, вернуть к успешной деятельности, и так далее, и тому подобное) искусственно сформулированная история его жизни, но это уже другой вопрос (такие истории могут предложить нам доктора, священники, учителя, влиятельные друзья и знакомые, их можно придумывать самим или вычитать в литературе). На самом деле мы полны случайностей и подводных камней – гораздо больше, чем принято изображать в искусстве или в вульгарном психоанализе. Язык греха может быть более уместным, чем язык науки, но точно так же предлагает нам «исцеление». Грех гордыни может быть важен, а может не иметь никакого значения в чьей-то жизни. Точно так же и уязвленное самолюбие может быть лишь раздражающей мелочью, а может вылиться в саморазрушение или даже привести к убийству. Вероятно, больше людей убивают себя и других из-за уязвленного самолюбия, чем из зависти, ревности, злобы или мести. В душе Джорджа имелась глубокая (столь глубокая, что ее можно назвать «врожденной») рана, которая становилась только хуже от малейшей неудачи или промедления. Гордыня, самолюбие и ядовитая обида заслоняли ему солнце. Он считал, что весь мир сговорился против него, и полагал себя жертвой космической несправедливости[80].