<…>

6 сентября начальник 17-го ОЛПа вызвал меня в свой кабинет, где я увидела доктора Сантаряна, сообщившего, что он только что говорил по телефону с доктором Самбавидзе, главным врачом центрального лазарета 4-го лагпункта, и попросил его назначить меня на работу в качестве медсестры. Но 7 сентября надзиратель велел мне собрать вещи и следовать за ним. Меня посадили в железнодорожный состав, где я оказалась в компании двухсот пятидесяти заключенных. Перед тем, как рассадить нас по вагонам, опер вместе с эмгэбэшным начальником сверяли наши имена со своими списками, в результате чего поезд отправился только в одиннадцать часов вечера. Железнодорожные пути доходили только до 22-го ОЛПа, а чтобы добраться до 26-го лагпункта, надо было идти пешком еще пятнадцать километров. Падая с ног от изнеможения, мы добрались до места только в два часа ночи. Нас разместили под навесом. Мы все настолько устали, что, прижавшись друг к другу, мгновенно заснули, да так крепко, что не заметили воров. Они обчистили нас до последней нитки, включая башмаки. Мы даже не почувствовали, как их с нас снимают.

20. 4-й ОЛП

15 февраля триста заключенных женщин, прибывших 1 января, отправляли в 23-й и 24-й лагпункты. В тот же день Нина Годырева и Маргарита Пататуева привезли пациентов из 16-го лагпункта. <…> Это была наша последняя встреча с Ниной Годыревой, которой я бесконечно благодарна за то, что она спасла меня, позволив жить в лазарете 4-го лагпункта. Маргарита Пататуева должна была сменить Сальму – ее состояние здоровья резко ухудшилось.

<…>

Для первой категории – то есть для работников, занятых на шахтах, в карьерах или на постройке железной дороги, – один день работы с выработкой от ста двадцати до ста пятидесяти процентов нормы теперь засчитывается за три дня срока, оставшегося до освобождения. Ненормированная работа инженеров, врачей и медсестер оценивалась начальством. В отношении работников, получивших оценку «очень хорошо», один день засчитывался за три, «хорошо» – за два, а «удовлетворительно» – всего за полдня.