После того как весь остальной текст был загружен в компьютер, первое предложение – «Я обязан очень многим людям» – было вписано дополнительно. И даже в самый последний момент он прочитал напечатанное и, кажется, снова слегка подкорректировал. Мысль о том, что президент в течение последних нескольких дней жил, прокручивая в голове текст предсмертной записки, и сейчас невыносима для меня.
С какого момента? Но Мухён загрузил на домашнюю страницу фразу «Друзья, вы должны оставить меня», но я все равно не смог догадаться, что творится у него на душе. Как же одинок он был…
Поверят ли другие в то, во что я сам никак не могу поверить? Кажется, ни граждане, ни журналисты – никто не верит в то, что президент сам сбросился со скалы. Я попросил секретаря Ким Кёнсу обнародовать и распространить полный текст предсмертной записки. Первый экземпляр, который я распечатал и принес показать супруге Но Мухёна, я спрятал за пазуху. Я по сей день ношу его предсмертную записку в своем блокноте. Для этого нет особой причины. Я так делаю просто потому, что не могу ее выбросить.
Мы обсуждали с другими, где лучше обустроить место прощания. Было решено не делать его в больнице, а перевезти тело сразу в Понха. Я поручил срочно подготовить временный морг и комнату для прощания в его родной деревне. Секретарь Ким Чжонхо с помощью жителей деревни начал срочно возводить сооружение в Понха.
Взяв с собой черный костюм и галстук, моя жена приехала в больницу. Она плакала. Теперь я стал распорядителем на похоронах Но Мухёна.
Мне доложили, что временный морг и комната прощания в Понха готовы. Когда стало смеркаться, мы повезли тело президента в его родную деревню. Не прошло и двенадцати часов, как он снова вернулся туда. Но уже холодным мертвецом.
В Понха собралось много людей, которые уже успели узнать о печальной новости. Времени горевать всем вместе не было. Необходимо было собраться и подготовиться к похоронам. Собрание, на котором мы обсуждали практические вопросы, длилось до рассвета.
Так закончился длинный день 23 мая. Самый долгий день в моей жизни. В тот день я не сожалел о том, что был последним главой администрации президента. Вначале опознание трупа, затем объявление о смерти и, наконец, проведение собрания для проводов президента. Я не мог быть один, я даже не мог плакать.