Хорошо известно, что Ришелье был одним из лучших ораторов своего времени.
Что же касается его поэтических произведений, то наибольшей известностью пользовались его театральные пьесы. Впрочем, ЕГО – это слишком громко сказано. В них он писал только общие планы и некоторые отдельные сцены. Остальное якобы доделывали состоявшие при его особе поэты (наверняка «литературные негры» существовали и задолго до XVII столетия). В любом случае, упомянутая пьеса «Мирам» пользовалась большим успехом.
У В.Л. Ранцова читаем:
«По словам очевидцев, он проявлял к этой пьесе, написанной при содействии пятерых сотрудников, истинно отеческую нежность. Аплодисменты приводили его в неописуемый восторг. Несколько раз он привставал в ложе, чтобы показаться публике. Случалось также, что он сам указывал зрителям особенно удачные, по его мнению, места пьесы».
Особенно кардиналу нравился следующий отрывок, содержавший прямой намек на королеву Анну Австрийскую:
Эти слова можно перевести так: «Я чувствую себя преступной, любя иностранца, который из любви ко мне подвергает эту страну опасности».
Безусловно, прав был В.Г. Белинский, когда утверждал, что «уметь писать стихи не значит еще быть поэтом, и все книжные лавки завалены доказательством этой истины». Но, с другой стороны, не была ли поэзия для Ришелье способом открыто сказать о том, что сказать было никак нельзя. Ведь написанное не в рифму, особенно если это – правда, может быть очень даже рискованным делом. А тут поэзия, игра чувств, да и не об Анне Австрийской все это написано…
Огюст-Симон Пуарсон в своей книге о Людовике XIII и кардинале де Ришелье констатирует:
«Театра и поэзии было недостаточно для литературных амбиций Ришелье; как оратор он преуспел с самого начала; а позже он уже мечтал о славе историка. Его “Мемуары”, его “Политическое завещание”, написанные частично по его воспоминаниям и размышлениям, а частично на базе газет, которые он просил доставлять себе всех французских послов, изобилуют любопытными рассказами, мнениями широкими и суровыми, соображениями, достойными величайших политиков современности. Этот человек, в котором соседствовало столько разных интересов и способностей, посвящал каждый день по несколько часов культуре письма и получал интеллектуальную радость посреди стольких вещей первой для него необходимости. Видя его руку, которая, наряду с удержанием скипетра Франции и весов всей Европы, могла еще и набрасывать сцены трагедий и тексты по истории, невозможно отказать ему в высшем достоинстве искусства: Ришелье вложился во все это со всем своим величием».