Нужно отдать бывшему главному начальнику Кавказа генералу Головину справедливость, что назначением князя Аргутинского в Самурский округ он оказал краю значительную услугу: при всех печальных катастрофах, последовавших вскоре затем в Северном Дагестане, где наше владычество висело, так сказать, на волоске, в Южном Дагестане было сохранено относительное спокойствие, само по себе облегчавшее критическое положение наше в ту бедственную для нас эпоху. Затем несколько лет деятельности в этом небольшом районе развили дремавшие так долго под спудом способности князя Аргутинского, удачи придали ему достаточную долю уверенности в себе, а повышения и одобрения свыше укрепили эту уверенность еще более, и таким образом он подготовился к занятию достойным образом возложенного на него впоследствии главного командования всем обширным и важнейшим тогда на Кавказе Прикаспийским краем. В июле 1850 года, когда я представился ему, он был наверху своей славы, генерал-адъютант, с Георгием третьего класса, весьма уважаемый князем Воронцовым.

– Честь имею представиться вашему сиятельству, корнет З., – провозгласил я, вытянувшись в струнку.

– А, очен-ъ рад с вами познакомиться; сад-ытесь (выговор все-таки тотчас обличал сына Грузии) поближе, потолкуем.

Я сел на стул против князя.

– Давно вы служите на Лезгинской линии?

– Полтора года, ваше сиятельство.

– Что же вы там делаете?

– Го д был элисуйским приставом, а теперь состою без определенного назначения при генерале Б., с которым участвовал в походе и недавно возвратился.

– Скаж-ыте, пожалуйста, отчего у вас там на линии такие беспрестанные происшествия? Неужели нельзя принять меры, чтобы прекратить это? – продолжал князь, посасывая свою трубку и смотря себе на колени.

Что и как отвечал я тогда ему, само собой, припомнить теперь не могу; знаю только, что вопрос коснулся предмета, близко мне знакомого и составлявшего в то время, можно сказать, как бы мой конек, и потому со свойственным молодости вообще, а моей натуре в особенности экстазом я и пустился. Моисей Захарович все слушал, изредка только вскидывая на меня свои блестевшие углем черные глаза, да по своей привычке покрякивал, иначе не могу выразить издаваемых им звуков, нечто среднее между гм, хрр и обыкновенным сопением. Говорил я долго, совершенно откровенно, без обиняков, думая выказать мое знание местных обстоятельств.

– Да, это все справедливо вы говорите, очень хорошо видно, что вы все там подробно знаете; но как же генерал Чиляев, ведь он умный, опытный человек, не распоряжался так, чтобы все это шло иначе?