Наконец, случайный разговор открыл мне глаза… Могу открыто признаться, что после личного общения с мадам Блаватской я не сомневаюсь в том, что её настоящей целью было содействие интересам России[702].
Что за случайный разговор с Блаватской открыл Ходжсону глаза? Как-то раз он сообщил ей новости о недавнем вводе русских войск в Афганистан, который мог привести к вторжению в Индию. Она выразила беспокойство: «Это стало бы смертельным ударом для [Теософского] общества». Ходжсон расценил этот «неуместный выпад» против собственной страны как попытку скрыть свои настоящие чувства[703]. Он и подумать не мог, что реакция Е. П. Блаватской отражала искреннее волнение о благополучии Теософского движения. Она писала Синнетту: «…Уж насколько я плохого мнения об английском правительстве в Индии в некоторых вопросах… но русские были бы в тысячу раз хуже»[704].
Хотя Ходжсон и поднял вопрос о мотивах Елены Петровны, никто не интересовался мотивами, которые привели его самого к написанию отчёта. В пресс-релизе ОПИ (цитируя проф. Харрисона) говорилось, что отчёт Ходжсона «изобилует однобокими суждениями, догадками, выдаваемыми за неопровержимые или вероятные факты, не подтверждёнными показаниями безымянных свидетелей, выборочными доказательствами и
Изабель Купер-Оукли, присутствовавшая на званом обеде в Индии, где Ходжсон находился в числе гостей, высказалась о нём так: «Он повредился умом, вёл себя, как безумец. Он набросился на мадам Блаватскую, утверждая, что та русская шпионка… способная на всякое преступление»[706].
Показательно, что при первом обнародовании результатов расследования Ходжсон особенно подчеркнул теорию шпионажа. Будучи австралийцем, он выбрал издание «Мельбурн Эйдж» для публикации статьи под заглавием «Теософское общество, русская интрига или религиозная эволюция?» (12 сентября 1885 г.). Российская политика была представлена в нём как движущая сила, стоящая за «системой колоссального обмана, созданной мадам Блаватской с помощью Куломбов и некоторых других людей»[707].