Впоследствии на суде он утверждал, что к «подписанию сего» принудили его пытками и пристрастным допросом и что при этом он подвергся полному разграблению имущества. Всё это было чистейшей ложью. Народный совет, и в особенности Тимофей Иванов, не только строго следили за тем, чтобы не было разбоя и грабежа, но и не считали нужным держать под стражей тех, кто «отрекся от чумы». Контр-адмирала Скаловского, которого особенно не любили матросы, привели в штаб совета, т. е. в дом Иванова на Корабельной слободе, и содержали так свободно, что он бежал. Это вызвало негодование матросов и многих мастеровых. Матросы говорили: «Зачем мы за вас стоим? Не для того ли, чтобы вы мирволили нашим кровопийцам?..» Члены совета говорили: «На что нам держать этих начальников, мы не бунтуем, мы добиваемся правды». Тимофей Иванов больше других верил в то, что «добрая партия» добьется доброго решения:

– Мы расправились с душегубцами, у нас есть расписки тех, которые придумали чуму, чтобы губить народ. Царь их не помилует. Мы взяли свой хлеб, который купцы и провиантские припрятали для себя. Что же еще?..

Тем не менее власти были ниспровергнуты. 3 июня 1830 года в городе Севастополе не существовало другого управления, кроме штаба, помещавшегося в Корабельной слободе. Штаб, или совет, состоял из семерки людей, самых уважаемых среди матросов и мастеровых. Они решали все дела Севастополя. Полиция, городское начальство, купцы и чины адмиралтейства бежали за пределы города. Солдаты, охранявшие слободы и карантин, присоединились к восставшим. Войско, оцепившее город под начальством генерал-майора Турчанинова, бездействовало, и народ понимал это бездействие как нежелание идти против севастопольцев. Солдаты оцепления волновались, офицеры пытались сохранить порядок и не могли ничего поделать с бегущими. Рабочие и матросы кричали солдатам: «Где ваши начальники? Если они для вас хорошие, мы их не тронем. Если плохие – мы их убьем. Давайте их сюда!» И они действительно уводили некоторых офицеров, среди которых были и такие, которые говорили, что они готовы служить народу. Казалось, восстание росло. На кораблях хозяйничали матросы. Народные отряды увеличивались с каждым часом. Среди перешедших на сторону севастопольцев были капитан Энгельгардт, поручик Дмитриев и другие офицеры. Кроме судовых орудий, были захвачены две исправные пушки.

Матросы и многие мастеровые хотели идти немедленно на прорыв оцепления. Это было тем более необходимо, что кордон пропускал беглецов и шпионов.

Но в штабе не было единогласия, и Тимофей Иванов, которого все уважали, твердил одно. Он считал дело сделанным. Собрание шумело и волновалось. Семерка настаивала на том, что сделать больше ничего нельзя, и уговаривала сдавать оружие. Спорили о двух пушках. Одни говорили, что их надо немедленно сдать генералу Турчанинову «под расписку», другие советовали этого не делать. Слесарь Фролов сказал: «Они будут стрелять в нас из этих пушек».