В 1820 году для Пушкина история еще не была ключом к видению современности, как это произошло позднее – во времена «Истории Пугачёвского бунта» и «Истории Петра I». Пока история лишь фон для лирических размышлений и элегических признаний.

Стихотворение «Кто видел край…» – элегия, и герой ее, мечтатель, посетивший места полуденного Крыма, подобен тому мечтателю, который побывал «на развалинах башни в Швеции» в элегии Батюшкова.

Однако для нас интересно всё то реальное, что видел Пушкин, чем питал свою элегическую музу, гуляя по Гурзуфу.

В те времена в пределах юстиниановской крепости была и часовня, или маленькая церковь, подобная той, какая сохранилась в Судакской крепости. К ней примыкало кладбище, видимо, заполнявшее весь холм, уже за пределами крепостной стены. О времени захоронений можно судить по обнаруженным в этом месте византийским пифосам VI–VIII веков. По-видимому, хоронили на нем и позднее, вероятно до конца XVIII века. Кладбище было заброшено с начала 80-х годов после выселения – по повелению Потёмкина – греков из старой Гурзувиты и поселения на их месте ногайских татар. Пушкин бродил среди заросших руин и уничтоженных фонтанов. Он видел:

Он сидел:

выбрав место, откуда было видно море.

В наши дни ни от часовни, ни от кладбища не осталось и следа. На скале видны еще остатки крепости, но и те почти скрыты недавно сооруженной гостиницей «Скальная».

Вечером часов около пяти, когда августовская жара спадала, прогулки могли быть уже совместными со всей молодежью семьи Раевских – верхом, как это было принято в Крыму. Пушкин не оставил никакой памяти о таких кавалькадах, кроме рисунка ножки в стремени, мелькающего в черновых тетрадях, среди изображений профиля Екатерины и круглого личика Марии Раевских. Верхами приходилось одолевать все неустроенные в то время дороги и тропы южного берега. Обычным маршрутом для прогулок были кордонные тропы. Лесная конная тропа соединяла Гурзуф с Алуштой и Ялтой. В Ялту скалистая тропа шла от Гурзуфа можжевеловым и лиственным лесом, сумрак которого прорезался морской лазурью, и уходила вверх, мимо теперешнего Ай-Даниля к деревне Никита.

В сторону Алушты путь был в какой-то части даже колесный – существовала узкая дорога на Партенит[141] через Артек. Тогда, судя по изображениям Гурзуфа, леса, переходящие местам в заброшенные фруктовые сады, покрывали берег и овраги (вскоре совсем облысевшие) и смыкались с лесом, в который сейчас попадаешь, уже обойдя Аю-Даг, на спуске к Партенитской бухте. По-видимому, о реликтовой сосне, или можжевельнике, Пушкин вспоминал как о «душистом лесе». Дорога эта от Гурзуфа, видимо, шла ниже теперешней, почти над берегом моря: