Судя по портретам, дочери Раевских унаследовали, от матери своей Софьи Алексеевны тополиную стройность стана, лебединые шеи и огненный взор (у Марии Николаевны). Раевская была несколько старше мужа и обладала натурой совсем противоположной. Она была не умна и не добра, а от знаменитого деда своего Ломоносова унаследовала разве только крутой нрав, впрочем, укрощавшийся любовью к супругу. Ей была присуща, однако, любезная, ласковая светскость. А.П. Керн пишет, что в ранние годы свои была представлена Софьи Алексеевне и «она сейчас приняла меня под свое покровительство, приголубила»[133]. Вероятно, она была мила и внимательна к Пушкину, но характерно, что, вспоминая всю семью Раевских, о Софьи Алексеевне не сказал он ни слова.

Раевский называл своих детей русскими, ласковыми именами и писал им русские письма (очевидно и говорил с ними по-русски, вопреки укоренившемуся в высшем дворянском обществе обычае говорить и писать по-французски). Старшая дочь его была Катенька, или как писали тогда «Катинька». Отец очень любил ее и уважал. Именно ей отсылал он свои путевые записки, драгоценные для нас пространные письма с Кавказа перед приездом в Гурзуф. Наблюдения и характеристики этих писем могли произвести впечатление только на того, кто много думал, читал, понимал Россию.

Екатерину Николаевну Раевскую в декабристских кругах именовали Марфой-Посадницей. Но остро-наблюдательный Пушкин увидел в гордом властолюбии Екатерины Николаевны скорее характер Марины Мнишек, чем знаменитой защитницы новгородских свобод. Так или иначе, Пушкин брату написал о дочерях Раевского, что все они «прелесть, старшая – женщина необыкновенная». «Катинька» была не только неуемная читательница (даже на портрете – с книгой), но и мечтательница. «Собою преизрядна», как говаривал Пушкин, она была «полна грации и привлекательности».

Николай Николаевич-младший, именовавшийся Нико-лушкой, хотя и усвоил себе стиль разочарованного и пренебрегающего условностями, был «славный малый», умен и хорошо образован. В бою, в опасности он совершенно походил на отца: «Высокий, стройный ‹…› и с шашкою через плечо, стоял он серьезно перед рядами войск ‹…› в фигуре его была какая-то гордость и отвага»[134]. Под картечью неприятеля он и вовсе принимал облик старого Раевского «прехладнокровно курил трубку и пускал спокойно дымок». Подобно отцу, Николай Николаевич-младший много читал и поэзию понимал и любил, не подчиняясь моде, а критикуя и разыс-кивая. В пору, нами описываемую, его увлечением были Байрон и Шенье, к которым приохотил он и Пушкина. Подобно отцу, любил он ботанику и садоводство, что мешало ему стать скучающим верхоглядом и делало для него интересным всякое путешествие. Но в обыденной жизни, в противоположность отцу, Николушка любил пошуметь, покричать, «был самолюбив до крайности»[135], разговаривал поучительно и свысока. Эти его качества огорчали отца, он говорил ему: «Ты умен, но ты пока не совершил еще ничего больше любого дурака, и неизвестно совершишь ли ‹…› не оскорбляй и не унижай никого, даже дураков»[136].