— Ладно, философ. С тобой-то что делать будем, красный командир?

— Как что? Шлёпнуть!

— Шлёпнуть? Вот полковник вернётся, пусть он и решает. А пока отправимся-ка мы с тобой, как Пётр Великий говаривал, к Богдашке Хмельницкому. Вижу, водка есть ещё. А потом, как говорил другой великий человек, Салтыков-Щедрин, пора и к панам Полежаеву, Сопикову, Храповицкому.

— Вот-вот, — говорю, — хорошо ты про Щедрина вспомнил. Ведь, сколько он, Щедрин, яду на вашу царскую Россию вылил. А вы за неё свою и нашу кровь проливаете.

Тут Николай вскипел: «Да что прикидываешься? Ведь сам знаешь: не за царя мы боремся, а за свободную, демократическую Российскую республику. А царя если и оставим, то пусть царствует, но не управляет. Как в Англии».

Я захохотал: «Дорогая будет игрушка!».

— Нет, не просто красивый ритуал. Царь должен на страже быть, нацию предостеречь, если ей опасность грозит из-за неурядиц разных.

Размякали мы душой от водки и от воспоминаний, но когда скатывались на современность, на политику, начинали горячиться.

— С вами, — говорю, — помещики да буржуи, а с нами, красными — народ, мы хотим новой справедливой жизни.

— Народ… Иностранцы, да и мы, русские, все уши прожужжали долготерпеньем и пассивностью русского народа. Владимир Даль, может ты слышал, немец, учёный замечательный, нравы и язык наш изучил как никто, писал, что русский человек стоит на четырёх сваях — авось, небось, ничего и как-нибудь. Некрасов сокрушался: «Ты проснёшься ль, исполненный сил?». А сейчас откуда что взялось — проснулся! Да, народ с вами, с красными. Купили вы их, дурачков, сладкими посулами. «Мир народам!» — обещали. А где он, мир? Гражданская война, хуже мировой. Да даже с немцами мы лучше обращались, чем сейчас друг с другом: пленных не расстреливали, кресты и звёзды на спине не вырезали, чуть ли не братались! А сейчас устали от войны этой чёртовой, срываем злость на самих себе. Да прозреет народ, рано или поздно, прозреет! Поскорее бы. Народ ведь спокойной жизни всегда хочет («Только бы войны не было»). А смутьяны, охотники побузить, пограбить вместо работы всегда были, есть и будут. Раньше они шли на большую дорогу, а сейчас вышли на славный путь мировой революции. Да пойми, Никита, это та же разинщина, пугачёвщина. Как это у Пушкина: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!». Но, вы — умные, сумели придать ему, бессмысленному бунту этому, видимость смысла, возглавили его, изукрасили красными флагами, красивыми лозунгами. Науку, философию на помощь приволокли. Маркс, мол, Энгельс всё железно доказали и т. п. И вот это у вас, Никита, был мудрый шаг, и это может принести вам победу. То, что не удалось Стеньке Разину, Емельке Пугачёву, может быть, удастся Володьке Ульянову. Но зачем ты-то, офицер, с этой шоблой связался?