Безграничная вера Гитлера неизбежно оказывала влияние на его окружение. Я подсознательно понимал, что мы стремительно катимся в бездну, и в то же время все чаще — хотя и имел в виду сферу собственной деятельности — говорил об «улучшении обстановки». Как ни странно, моя уверенность легко уживалась с признанием неизбежности поражения.

Когда 24 июня 1944 года в Линце я пытался внушить уверенность в победе участникам совещания по вооружению, я словно натолкнулся на каменную стену. Перечитывая сейчас текст той моей речи, я прихожу в ужас от собственного безрассудства, вижу нелепость своих попыток убедить серьезных людей в том, что, мобилизовав все ресурсы, еще можно добиться успеха. В конце речи я выразил убеждение в том, что мы преодолеем надвигающийся кризис в промышленности и в будущем году, как и в нынешнем, увеличим выпуск вооружений. Я отвлекся от заготовленного текста и погрузился в совершенно фантастические прогнозы: утверждал, что в следующие несколько месяцев мы сможем увеличить производство вооружения. Но почему в то же время я посылал Гитлеру докладные записки сначала о вероятной, а затем о неминуемой катастрофе? Первое можно объяснить слепой верой, последнее — трезвой оценкой ситуации. Я был не одинок: подобное сочетание умопомешательства и здравомыслия было свойственно всему ближайшему окружению Гитлера.

И закончил я свою речь, может, слишком напыщенно, но, тем не менее, многозначительно, намекнув, что существует кое-что превыше личной преданности Гитлеру или моим собственным соратникам. Я сказал: «Мы будем и дальше выполнять свой долг ради сохранения немецкой нации».

Именно этого ждали от меня промышленники, и этими словами я впервые публично признал высшую ответственность, к чему призывал меня Роланд еще в апреле. Эта мысль все настойчивее преследовала меня; я начинал видеть цель, ради которой еще стоит трудиться.

Однако промышленников я не убедил. После совещания и в последующие дни мне часто приходилось слышать высказывания, исполненные безнадежности.

Десятью днями ранее Гитлер обещал произнести речь перед представителями промышленности, и теперь, после собственного провала, я отчаянно надеялся, что он сумеет успокоить и вдохновить их.

Еще перед войной Борман по приказу Гитлера построил неподалеку от Бергхофа отель «Платтерхоф». Здесь все, кто приезжал в Оберзальцберг, чтобы увидеть фюрера, могли перекусить и даже переночевать вблизи кумира. 26 июня около сотни руководителей военной индустрии собрались в ресторане «Платтерхофа». Во время заседаний в Линце я обратил внимание на то, что одной из причин их недовольства было все большее вмешательство партийных функционеров в экономику. Окружные партийные организации уже умудрились распределить и подчинить себе все государственные предприятия. Что же касается множества подземных заводов, то, хотя они строились на государственные средства, директора, квалифицированные рабочие и оборудование предоставлялись частными фирмами. Эти предприятия и могли в первую очередь перейти под контроль государства после войны[253]. Созданная нами же структура перевода промышленности на военные рельсы легко могла стать основой экономики государственного социализма. То есть чем эффективнее становилась наша система, тем более мощное оружие для борьбы с частным предпринимательством давала она в руки партийных лидеров.