И в Мондорфе, и в Нюрнберге Геринга систематически отучали от наркотиков. Он совершенно излечился от своего пагубного пристрастия и находился в лучшей физической форме, чем когда-либо. Вскоре он стал самой яркой личностью среди обвиняемых. Как жаль, что в критических военных ситуациях и в месяцы, предшествовавшие гибели рейха, он не был столь энергичен. Он был единственным человеком, с популярностью и авторитетом которого Гитлеру пришлось бы считаться. К тому же он был одним из тех немногих здравомыслящих руководителей рейха, кто предвидел его верную гибель. Но Геринг пренебрег своим шансом спасти страну, пока это еще было возможно, а теперь с нелепой и преступной решимостью собирался и дальше дурачить собственный народ. Однажды на прогулке в тюремном дворе он услышал замечание об уцелевших в Венгрии евреях и спокойно сказал: «Так там еще есть евреи? Я думал, что мы всех прикончили. Опять кто-то напортачил». Я был потрясен.

Сдержать клятву взять на себя ответственность за всю деятельность режима оказалось не так-то просто. Меня преследовали душевные кризисы, и в такие моменты я подумывал о самоубийстве. Это был единственный способ избежать суда. Как-то я попытался перетянуть полотенцем больную ногу, чтобы остановить кровообращение и спровоцировать флебит (воспаление вены). На одной из лекций в Крансберге говорили, что если раскрошить всего одну сигару, взболтать в воде и выпить, то принятая доза никотина окажется смертельной, и я долгое время носил в кармане раскрошенную сигару. Только от намерения до поступка путь очень длинный.

В тот период меня поддерживали воскресные церковные службы. Даже в Крансберге я отказывался посещать их, так как боялся, что это расценят как слабость. Однако в Нюрнберге под давлением обстоятельств я отбросил гордыню и, как, впрочем, почти все обвиняемые, за исключением Гесса, Розенберга и Штрайхера, ходил в маленькую тюремную часовню.

Наши костюмы хранились на складе. На время предварительного следствия американцы выдали нам рабочую одежду из черного хлопчатобумажного габардина. Теперь же в наши камеры пришли складские служащие и предложили выбрать костюмы, которые к началу процесса следовало отдать в чистку. Все мелочи, вплоть до пуговиц на манжетах, согласовывались с комендантом тюрьмы.

19 ноября 1945 года полковник Эндрюс провел последний тщательный осмотр подопечных, и нас — каждого с отдельным охранником — отвели в еще пустой зал суда. Все места на скамьях подсудимых были строго распределены. Впереди сидели Геринг, Гесс и Риббентроп. Я оказался третьим с конца во втором ряду в довольно приятной компании: справа Зейсс-Инкварт, слева фон Нейрат. Прямо передо мной — Штрайхер и Функ.