6 мая 1919 года сам С. Н. Дурылин записал в дневнике: «Вера Розанова – молчит».

8 мая: «С Верой плохо. Петля. К о. Порфирию? с нею. Утешение. Всенощная в соборе».

20 мая. «Вечер у Розановых. Вера больна».

Но именно его, самого верного друга их дома, Татьяна Васильевна впоследствии обвиняла в том, что произошло с ее сестрой.

«В 1919 году, летом, в Троицын день, к нам пришел Дурылин и принес читать свой, только что им написанный, рассказ “Странница”. Рассказ этот был посвящен одной жене священника, которая мучилась такой невыразимой тоской, что ушла навсегда из дома странствовать… Рассказ был печальный и странный, написан хорошо. Вера в Сергея Николаевича впилась глазами. Все молча разошлись спать».

«В Духов день, 27-го, утром вбегает Надя – Вера повесилась перед утром, – записывал в дневнике сам Дурылин. – Я туда с Надей. Писать не могу об этом и дальше. Мальчики уехали. Веру обрядили. Письмо ее к игуменье. Варвара Дмитриевна тверда. Разговор с ней о В. В. Видения Александры Михайловны от могилы В. В-ча: рот в земле – ужас – знает, что с дочерью, и не может сказать. 28 вторник я ходил к Михаилу Александровичу, оттуда к о. Израилю. Вечером панихида».

«На другой день, рано утром, сестру Веру нашли на чердаке повесившейся. Надя первая увидела ее и после этого заболела душевно; с тех пор совсем изменился у нее характер, она стала очень нервной. Я увидела сестру Веру уже только в гробу. Лицо у нее было удивительно спокойное и красивое – какое-то умиротворенное», – вспоминала Татьяна.

«Сегодня 29-го ее похоронили возле В. В. Я еще каменный какой-то, – записывал Дурылин. – Молиться не мог. Мария Федоровна: “Как бы мы не были добрее Бога”. О. Порфирий: “Молиться можно. Она в безумии”. Я устал. Не могу я с людьми. Что я? Слаб. Той любви, какую нужно, чтоб быть с ними, у меня нет. Лицо у Веры белое и чистое. Сестры ощущают, что мир от нее. У меня не так. Вспоминаю, что живая она казалась мне похожей на мертвого В. В-ча. В гробу (1 нрзб.). Михаил Александрович: “Он-то выкарабкался, а она…” Бедная девочка! И страшно, страшно: ощущаю самоубийство как единственное дело, которое человек фактически может сделать вопреки Богу. И сейчас же Я изомрет».

«Церковь ее разрешила хоронить, так как священник нашел ее душевнобольной и разрешил предать земле по церковному обряду, – вспоминала Татьяна Васильевна. – Похоронили ее уже без звона, в том же Черниговском монастыре, рядом с могилой отца. На другой день пришло роковое письмо от игуменьи монастыря Евфросинии, письмо ее ласковое, полное обещаний через некоторое время взять ее обратно в монастырь, чего сестре очень хотелось, она тосковала о монастыре и о матушке и ждала этого письма ужасно. <…> Кто знает, если бы письмо не запоздало на один день, может быть, ничего бы и не случилось. Рок. Сестра Аля очень винила себя, ведь она каждую ночь ходила смотреть, как Вера спит, она боялась за нее, а тут в первый раз, усталая, не пошла ее навестить».