Творение молодого мизантропа с очевидными патологическими качествами Герцен называет «юношеским порывом, неосторожным, несдержанным, но который не сделал никакого вреда и не мог сделать». «Жаль, что молодые люди выдали эту прокламацию, но винить их мы не станем. Ну что упрекать молодости её молодость, сама пройдёт, как поживут… Горячая кровь, il troppo giovanil’ bollore (по-итальянски «чрезмерный юношеский пыл». – С. Д.), тоска ожидания, растущая не по дням, а по часам с приближением чего-то великого, чем воздух полон, чем земля колеблется и чего ещё нет, а тут святое нетерпение, две-три неудачи – и страшные слова крови и страшные угрозы срываются с языка. Крови от них ни капли не пролилось, а если прольётся, то это будет их кровь – юношей-фанатиков».

Разумеется, сейчас, через полтора века с лишним, мы знаем, чья кровь проливалась, просто все боимся себе и друг другу сказать, сколько этой всенародной крови у нас с самыми благими намерениями пролилось. Но на эту вечную тему здесь рассуждать не совсем к месту. Сузим поле метафизических прений и зададим лишь вопросы, ответы на которые нам необходимы. И первый, разумеется, об отношении к прокламации Салтыкова.

Ответ, увы, лаконичен. Объективными сведениями о знакомстве Салтыкова с сочинением «Молодая Россия» щедриноведение не располагает. Вместе с тем невозможно представить, что Михаил Евграфович не знал о «Молодой России» ничего. Знал в 1862 году, так или иначе обсуждал этот сюжет и позднее, особенно со второй половины 1870-х годов, когда с «Отечественными записками» стал сотрудничать Лонгин Фёдорович Пантелеев (1840–1919), колоритная личность, талантливый, энергичный издатель и одновременно – публицист с экстремистскими наклонностями, как раз в 1862 году вступивший в только что возникшее в Петербурге тайное общество «Земля и воля», положившее начало террористическим формам борьбы с властями. Пантелеев оставил обширные воспоминания, где заметное место отведено Салтыкову, сочинениями которого он увлёкся с гимназических лет.

Его воспоминания для нас важны потому, что Пантелеев подробно пишет обо всех проявлениях российского социал-радикализма, свидетелем которых он был (в том числе и 1862 года). Разумеется, не ускользнуло бы от его пристального взора и всё соответствующее, если бы оно проявлялось у Михаила Евграфовича. Однако ничего подобного у Пантелеева нет. Более того, в неопубликованном интервью с ним 1908 года содержатся выразительные подробности. Лонгин Фёдорович подчеркнул «противоречие между идеями Щедрина (так. – C. Д.), проникнутыми широкими перспективами французских утопистов» (уж не антиутопическая ли «История одного города» имеется в виду? – C. Д.), и его личной жизнью» и то, что Михаил Евграфович «весьма сурово, как о глупцах, отозвался о первомартовцах» (то есть о террористах, убивших императора Александра II).