Но не только природа, но и погода у Щедрина действительно объясняет человека, а не иллюстрирует сатирические инвективы писателя. Психологическая нагруженность погодных описаний и упоминаний у Щедрина очевидна. Более того, салтыковское отношение к погоде как непреодолимым (природным, а не общественным) обстоятельствам образа действия определяет и художественные средства её изображения. Здесь писатель отнюдь не сатирик, а чаще всего лирик; во всяком случае, в его погодных описаниях нет сарказма, хотя они могут быть освещены иронией в её разнообразных оттенках.

Писатель-народник Николай Русанов вспоминал, что Глеб Успенский (чей талант высоко ценил Салтыков) однажды добродушно посмеялся над Марксом, который «проштрафился в этом году» в новгородском селе Чудово, где летом Успенский отдыхал. «В “Капитале” говорится, что стоимость – это лишь человеческий труд. Но вот в прошлом году “стоимость” лукошка грибов была 15 копеек, а в нынешнем году бабы и за 50 копеек не отдают… А всё оттого, что в прошлом году дождь всё лето шёл, а за это лето и трёх дней хорошего дождя не было… Вот вам Маркс дождя-то и не предусмотрел».

К сожалению, большинство истолкователей Щедрина, а по их наущению и читателей, также «не предусматривало» многих начал его поэтики, сводя её к сугубо сатирической, если не сказать – осуждающей («даже погода в России должна быть всегда дурной»). Так что бывший царский сановник, ставший доброхотным щедриноведом, заслуживает некоторого снисхождения. Кроме реальных изображений погоды у Щедрина, есть ведь ещё и климат восприятия его произведений. А его никак нельзя назвать благоприятным.

В нашей средней школе традиционно изучают сказки Щедрина, представляя их как одну из главных вершин его творчества. Хотя почему-то из тридцати с лишним сочинений Салтыкова, которых он объявил сказками, читается всего пять-шесть, от силы семь. Скажем прямо, сказочная форма в литературе всегда хоть чуточку, но остаётся стилизацией, имитацией фольклора – в то время как литература сильна авторским словом. И Салтыков знал это прекрасно и ценил неизменно. Но зачем же он тогда их, сказки, писал?!

С самыми первыми сказками всё просто – в своём месте мы об этом сказали. И про мужика, кормившего двух генералов, и про дикого помещика, и про пропавшую совесть он писал для задуманного детского сборника. А потом – многолетний перерыв, и к сказкам он вернулся, наряду с многообразным и упорным писанием других произведений, только после закрытия «Отечественных записок».