На Варвару Григорьевну Даниил, с которым они виделись нечасто, в январе произвел грустное впечатление: «Очень болен, бедняжка. Назвал какие-то 4 болезни, от которых и ноги болят, и спина, и поясница, и центральная нервная система “никуда”. Сначала волновался и чуть не втянул в разбирательство, кто прав, кто (включая и его жену) в чем-нибудь проштрафился в истории его разрыва с прежней женой (невестой? Может быть). Горячо – и вдруг детское-детское милое стало лицо – защищал вторую жену от возможных нареканий в нечуткости, нетактичности отношения к прежней его спутнице»425.
Он ощущал себя, как обычно, кругом виноватым. Но, сочувствуя оскорбленной Татьяне, не желал давать в обиду жену.
12. Обречены
12. Обречены
Снежной зимой 1947 года Даниил Андреев написал «колыбельную» для любимой: «В гнездышке старого дома / Баюшки, Листик, баю!». Морозной зимой грезился «благостный зной»:
Пальмы появились в стихах не только потому, что он писал о путешественниках по Африке, но и потому, что они предполагали поехать летом в Цхалтубо, мечтая о пальмах и море. Однако зазывание счастливых снов не отгоняло мрачных предчувствий.
«Наша судьба была уже решена. Даже странно, как, зная обо всем, что делается вокруг, мы совершенно не обращали внимания на многие вещи, – пишет о предарестных месяцах Андреева. – Не думаю, правда, что что-нибудь нам помогло бы. То вдруг неизвестно почему к нам заявился какой-то человек и начал уговаривать обменять комнату на другую на углу Остоженки. То внизу в подвале, в бывшей кухне Добровых, начали стучать, скрести… говорили, что там делают сапожную мастерскую. Конечно, никакой мастерской не было. Просто в пол нашей комнаты вделывали подслушивающий аппарат. То пришел без всякого вызова телефонный мастер и объявил, что нам надо чинить телефон. Телефон у нас работал, чинить ничего не надо было, а вот глаза этого “мастера” и какой-то странный холод, пробежавший у меня по спине, я даже сейчас помню»426.
Уже потом, оглядываясь назад, они удивлялись собственной невнимательности. То вдруг в Третьяковке, где она занималась копированием, к ней подошел «молодой человек с фотоаппаратом и попросил разрешения сфотографировать», то соседка замечала, как на наружный подоконник их комнаты «залез человек… и что-то делал с форточкой». Потом на следствии ей напоминали фразы, действительно произносившиеся. Всезнайство органов ошарашивало и подавляло.
Все это были обычные следственные «мероприятия» МГБ. Во время их проведения, как предписывали служебные инструкции, «преступник секретно фотографируется со своими шпионскими и вражескими связями», проводятся «секретные обыски, выемки и фотографирование документов»427.