Натруженно гудя, англичанин «остин» вывез нас к местечку, которое совершенно утонуло в снегу и темноте. Мы решили не останавливаться в гостинице, а попроситься на ночлег в швейцарский дом. Его мы нашли быстро — на нем было объявление в одно слово: «комната», правда на трех языках — немецком, французском и итальянском.

— Почему нет на английском? — почему-то шепотом спросил я Барона, стоя у порога дома, как и все другие утопающего в снегу.

— Видимо, английский общедоступный, — коротко ответил Барон, как показалось мне, не без гордости.

Через минуту нас в доме принимали две благопристойные дамы неопределенного возраста. Они сносно говорили по-английски и, не спрашивая, развели нас по разным комнатам. Как я понял, комнат в доме было пять-шесть, но сверхкрохотных, хотя и сверхчистых и уютных.

Только я снял пиджак и умылся над эмалированным тазиком, поливая сам себя из кувшина, как услышал серебряный звук колокольчика, а затем голос одной из дам, по-немецки звавшей спуститься вниз.

В миниатюрной гостиной для нас был накрыт стол: булочки, много сортов сыра, квадратный разрисованный, голубого фарфора, чайник и такого же рисунка кувшинчик с молоком. Дам не было, как и следов их присутствия, — стояла мертвая тишина, нарушаемая мерным звуком хода напольных часов,

Через несколько минут голодные — настоящий джентльмен и примкнувший к нему русский, расправились с десятком булочек, которые намазывались отличного качества маслом, таким ярко-желтым, что казалось — мы мажем сыр. Из вежливости, но с сожалением, оставили по ломтику сыра, а молоко выпили полностью, причем я с булкосыромаслобутербродом, а Барон — густо сдобрив крепкий чай.

Только закончив трапезу, мы обратили внимание на сахар в сахарнице и крохотные щипчики для него. Переглянулись, улыбнулись и пошли наверх.

Хотелось спать, но хотелось и оглядеться. Приехав затемно, мы не видели перехода к ночи во всем его великолепии. Из окна дома на склоне горы открывался вид заснеженной и далеко внизу лежащей долины, в колорите которой преобладали три цвета: общий сине-фиолетовый фон, желтые пунктиры и точки освещенных домов и почти черного неба. Неожиданно все преобразилось — из-за гор вышла луна, придав всему серебристую окраску, а в теневых местах — зеленоватость.

Я и сейчас, более чем через тридцать лет, закрыв глаза, вижу это чудное видение, напоминающее мне картины Архипа Куинджи с его лучшей — «Украинская ночь».

Раннее утро снова выдалось солнечным. Опять такой же завтрак, но с ломтиком грудинки, и мы, рассчитавшись и тепло распростившись с милыми дамами, тронулись в путь.