* * *

Большая Ордынка была тихой улицей Замоскворечья. Проезжая по ней, не всякий мог обратить внимание на невысокие белокаменные ворота, стоявшие в ряду типичных построек. И только хорошо знавший, что скрывается за ними, и пришедший сюда специально останавливался перед аркой, крестился на образ Богоматери «Неувядаемый Цвет» и, пройдя через калитку, попадал на территорию Марфо-Мариинской обители. Первое, что открывалось взору, — большой сад. Множество деревьев, кустарник, клумбы с белыми цветами. Весной их дополняли незабудки, самостоятельно пробивавшиеся на газонах и голубыми искорками славшие приветствие от русских полей. Направо тянулись главные строения, включая дом настоятельницы, и если посетитель направлялся именно к ней, то поднимался на второй этаж и ждал в приёмной. Дальше могли проходить лишь те, кого Великая княгиня приглашала лично. Для бесед с таковыми предназначалась её личная гостиная, небольшая, но очень светлая угловая комната с плетёными креслами и простой кушеткой. Три столика были покрыты скатертями, над центральным низко свисала лампа под белым абажуром. Дверь в конце левой стены вела в кабинет, где Елизавета Фёдоровна работала в одиночестве, а завершала покои настоятельницы её маленькая спальня с простой железной кроватью.

Ежедневно после вечерней службы в больничном храме настоятельница приходила в свою молельню. Эта комната всем своим видом напоминала храм — роспись внизу стен, паникадило, множество икон, среди которых на правой стене выделялся большой образ Серафима Саровского. В проёме окна было изображение стоящего Спасителя. Совершив молитву, Великая княгиня в половине одиннадцатого ложилась спать, с тем чтобы в семь утра вернуться к работе.

Дел было много. Определить послушания сёстрам, разобраться с их проблемами, а подчас и показать пример. Однажды она поразила поступком, о котором в обители долго вспоминали: «Как-то картошку перебирать, сёстры заспорили, никому не хочется — матушка молча оделась и пошла сама. Тогда уж за ней все побежали». Затем требовалось выслушать отчёты и разобраться с хозяйством. Елизавета Фёдоровна вникала практически во всё. Как пишет игумен Серафим Кузнецов, в обители «не было деревца, которое не было бы посажено по её указанию, не было гвоздя, вбитого не по её распоряжению». Много времени занимала работа в больнице, куда Великая княгиня приходила даже поздно вечером. «Если кто-то из больных давал повод для беспокойства, — вспоминала графиня А. А. Олсуфьева, — она садилась возле его кровати и просиживала так до утра, стараясь облегчить страдальцу изнурительные ночные часы. Благодаря исключительной интуиции ума и сердца ей удавалось найти слова утешения, и больные уверяли, что само её присутствие облегчало боль, они чувствовали, как от неё исходит целительная сила, дающая терпение и спокойствие в страдании, боязливые смело шли на операцию, укрепившись её утешительным словом». Этим словам вторит и Н. С. Балуева-Арсеньева, также говорившая о поступлении тяжёлых больных в личное ведение Елизаветы Фёдоровны: «Она, как правило, выполняла ночные дежурства при них, утешала, ободряла их и молилась с ними». Кроме того, Великая княгиня нередко ассистировала хирургам, отмечавшим её самообладание и умение.