По крайней мере, тот же самый подход обнаружила Ставка и при рассмотрении итогов неудачной Харьковской операции. 12 мая, то есть в разгар уже известных читателю событий в Крыму, войска Юго-Западного фронта начали наступление, и поначалу довольно удачно: за три дня из района Волчанска наши войска продвинулись на 18–25 километров, а от Барвенковского выступа – на 25–50 километров. Однако в ближайшие дни ситуация изменилась, и не в пользу наших войск. Дело в том, что именно на этом участке фронта концентрировались войска ударной группировки врага, и 18 мая они должны были начать наступление. Угроза советских войск побудила фашистское командование начать его 17 мая, и сразу же наши войска оказались в угрожающем положении.

Есть свидетельство Жукова, присутствовавшего при разговоре Сталина с командующим фронтом Тимошенко в этот день. Верховный Главнокомандующий обращал внимание собеседника на угрозу со стороны краматорской группировки. Тимошенко, видимо, не принял это предупреждение к сведению.

Только во второй половине дня 19 мая Тимошенко отдал приказ перейти к обороне и отразить удар врага. Но было уже поздно. 23 мая в районе Балаклеи кольцо окружения вокруг войск, действовавших на Барвенковском выступе, сомкнулось. До 29 мая войска вели бои в окружении, попытки деблокировать их большого успеха не имели. Советские войска потерпели поражение, сравнимое и по размерам, и по последствиям с неудачами в сентябре 1941 года под Киевом и в октябре того же года под Вязьмой. Так крайне неудачно началась для наших войск летняя кампания 1942 года. Стратегическая инициатива вновь перешла на сторону фашистского командования.

Неудача под Харьковом оказалась весьма чувствительной для всего южного крыла нашего фронта. В конце мая с просьбой подкрепить силы фронта резервами в Москву прибыли Н. С. Хрущев и И. X. Баграмян. Генерал Баграмян вспоминал, что на этот раз он не ждал ничего хорошего от встречи с Верховным. Но ошибся.

«И. В. Сталин в присутствии других членов ГКО принял нас незамедлительно, внимательно выслушал, провел с нашим участием обсуждение сложившегося на южном крыле советско-германского фронта трудного положения.

В отличие от других участников этого обсуждения, И. В. Сталин был спокоен, сдержан. Видно было, что все его мысли поглощены одним настойчивым желанием – предотвратить дальнейшее ухудшение обстановки на юге, помочь нашим войскам во что бы то ни стало отстоять занимаемые рубежи…

Мне представляется, что самообладание, исключавшее всякую нервозность и неуверенность в руководстве боевыми действиями войск в ходе войны, было одной из самых примечательных черт Сталина и благотворно отражалось на его деятельности».