Такого же рода отношения наблюдаются у бедных классов к долгам и другим обязательствам. В то самое время, как большая часть туземной торговли совершается в кредит, причем никогда почти не приходится слышать о мошенничестве, грошовые сделки и долги, особенно городского населения, нередко бывают поводами не только к ссорам и дракам вроде вышеизложенной, но даже и продолжительным тяжбам, затягивающимся иногда очень подолгу, вследствие скрывательства должников. Скрывательства эти, являющие собою прямое последствие былых, ханских времен, когда каждое отдельное бекство было отдельным же вассальным государством, соваться в которое зря, без заступничества своего бека или надлежащего поклона беку тамошнему, было далеко небезопасно, скрывательства эти, говорим мы, иногда бывают в высшей степени комичными.

Заимодавец-простолюдин, неохотно обращающийся к посредству суда и администрации, считает своего должника совершенно неуловимым даже и в том случае, если он скрывается от него где-нибудь за 20–30 верст, съездить куда сам он не имеет времени. Он тогда только признает должника попавшимся в свои руки, когда встретится с ним лицом к лицу. «Никогда не могу его встретить», – жалуется он своим знакомым. Но вот наконец он случайно поймал его на базаре; он хватает своего должника непременно за полу халата; скрутив оную наподобие того, как выжимают мокрое белье, и крепко ухватив обеими руками, кредитор предлагает или немедленно же уплатить долг, или отправиться к начальству. Если должнику и удается удрать, сбросив с себя быстрым телодвижением верхний, неподпоясанный халат, то последний все-таки останется в руках кредитора; часть долга, как-никак, будет, следовательно, уплачена, а окончательная ликвидация дела, само собою, откладывается до будущей подобной же встречи.

Приходит к нам женщина из другого кишлака и просит дать ей четыре рубля; получает деньги и уходит, обещая возвратить взятое или деньгами же, или маслом через шесть месяцев; не является она целый год. Наконец в один прекрасный день приходит, и, конечно, с пустыми руами. «Ас-селям алейкюм!» – «Алейкюм ас-селям!» – «Как живете-можете? Здоровы ли? Детки здоровы ли? Выросли ли?» – «Слава Богу». Гостье подаются лепешки, чай. Долго идут разговоры об урожае, о погоде, о новостях, о предстоящей у соседей свадьбе и пр. Собирается гостья уходить: «А ведь деньги-то ваши я не принесла, не раздобыла. Вы дайте мне еще два рубля – на будущий год я вам уж все зараз отдам».

Выше, говоря о жилище, мы упоминали уже о том, что как двор, так и комнаты, в особенности наружные, содержатся у сартов опрятно. Однако же опрятность эта, как и везде, в богатых семьях больше, чем в бедных, и в городах больше, чем в кишлаках. То же почти следует сказать и о содержании посуды, утвари и одеял. Посуда вымыта (досуха ее почти никогда не вытирают, оставляя сохнуть самое по себе) и расставлена в нишах; котел накрыт крышкой; одеяла, хотя и вшивые, тщательно свернуты и сложены поверх сундука. Пол комнаты, так же как и двор, ежедневно метется, а последний летом, кроме того, еще и поливается водой. Пища, особенно в городах, приготовляется тоже довольно опрятно. Дотрагиваться до продуктов во время приготовления пищи, равно как и есть последнюю немытыми руками, считается грехом. Перед приготовлением кушанья вся нужная для этого посуда опять-таки моется. Также тщательно промывается рис и другое зерно.