* * *

Осенью 1989 года случилось в театре очередное ЧП – Ирина Мирошниченко не смогла прийти на спектакль «Перламутровая Зинаида». В этом не было никакого злого умысла, напротив, она рвалась играть, но врачи категорически запретили. На почве аллергии у нее начался ужасающий отек гортани и верхних дыхательных путей. Возникла угроза жизни. Что послужило причиной такого внезапного и грозного заболевания, я не знаю, но в данном случае важна была не сама болезнь, а тот факт, что в составе вечернего спектакля зияла огромная дыра: исполнительницы на роль Актрисы не было. К нам домой позвонила Лена Проклова. «Ты можешь сегодня сыграть Актрису? – напрямик спросила она. – Мирошниченко никуда не годится, объясняется жестами. Я сказала, что можешь». – «Могу!» – выдохнула Аленка и, оставив меня дома с детьми, помчалась в театр. Да, представьте себе, она согласилась без репетиций сыграть одну из самых значительных ролей в пьесе и блестяще справилась с этой сложнейшей задачей. Ее основной партнер Андрей Мягков, игравший в «Зинаиде» главного героя Аладьина, на другой день, встретив меня в театре, сказал буквально следующее: «Ты не представляешь, какая Лена молодец! Прекрасно сыграла, ничуть не хуже основной исполнительницы. Прими мои поздравления!» Потом друзья иронизировали над нами: мол, это у вас семейное – в экстренных случаях театр выручать. «Вам надо объявление в „Вечерку" дать, – с изрядной долей сарказма советовал нам Андрей Мягков. – „За умеренную плату играем любые роли без репетиций". У вас отбоя не будет от самых выгодных предложений. Особенно в праздники». Шутки шутками, но то, что совершила Елена, я, сыгравший не один десяток срочных вводов, со спокойной совестью могу назвать актерским подвигом.

На другой день после своей победы моя счастливая жена приехала в театр и вдруг в лифте нечаянно столкнулась с Ефремовым. Тот сначала поздравил ее, а потом рассказал о реакции его знакомой, которая была на вчерашнем спектакле: «Представляешь, в твоем исполнении она не заметила ничего странного, необычного. Она только не поняла, почему ты открывала рот под чужую фонограмму, и очень удивилась, когда я сказал, что ты играла первый раз и играла без единой репетиции». Такое признание было для Кондратовой наивысшей похвалой. Они поднялись на пятый этаж, и Олег Николаевич предложил ей продолжить разговор у него в кабинете. Потом Аленка призналась, что поначалу слегка испугалась: вдруг продолжатся его попытки установить с ней слишком близкий, слишком откровенный контакт. Ничего подобного, О.Н. вел себя корректно и не позволил себе даже намека на какую-то фривольность. «Олег Николаевич, – волнуясь, как первоклашка 1-го сентября, робко обратилась к нему Кондратова. – Можно, мне костюмы к следующему спектаклю сошьют?» – «Конечно, можно, не волнуйся, я распоряжусь, – великодушно позволил главный режиссер и многозначительно добавил: – Я еще сыграю с тобой!» А это было уже серьезным признанием того, что ей удалось растопить лед в сердце художественного руководителя. Она примчалась домой как на крыльях. Я уже не помнил, когда видел ее такой счастливой!