Освободите Думу от них, и вы увидите, как хорошо мы будем с вами работать. Препятствий к установлению правового порядка в России я никаких ставить не буду. Вы увидите, как все тогда пойдет хорошо. Почему же вы этого не хотите?»

Такого поворота мы не ожидали, но и принять не могли. Я ему ответил: «Ваше требование вы предъявили в такой острой и преувеличенной форме, что его принять Дума не сможет. После этого нам было бы стыдно друг на друга смотреть». – «Значит, что же, нам Дума откажет?» – «Наверное. Я самый правый кадет и буду голосовать против вас». Он поочередно обвел нас глазами; никто не возражал. «Ну, тогда делать нечего, – сказал он наконец особенно внушительно, – только запомните, что я вам скажу: это вы сейчас распустили Думу». Дальше говорить было не о чем. Челноков осведомился, будет ли он завтра в помещение Думы допущен; там его вещи. Столыпин улыбнулся: «Ведь вы же не собираетесь в Выборг. С вами будет все по-хорошему». – «Вы не ждете все-таки беспорядков и вспышек?» – «Нет. Может быть, чисто местные; но это не важно».

Он кончил неожиданной любезностью: «Желаю с вами всеми встретиться в Третьей думе. Мое единственное приятное воспоминание от Второй думы – это знакомство с вами. Надеюсь, что и вы, когда узнали нас ближе, не будете считать нас такими злодеями, как это принято думать». Я ответил с досадой: «Я в Третьей думе не буду. Вы разрушили всю нашу работу и наших избирателей откинете влево. Теперь они будут не нас избирать». Он загадочно усмехнулся. «Или вы измените избирательный закон, сделаете государственный переворот? Это будет не лучше. Зачем же мы тогда хлопотали?» Он не отвечал, и мы с ним простились.

Было светло, когда мы возвращались. По дороге мы встречали думских приставов, которые к Столыпину ехали. Чтобы обменяться между собой впечатлениями, решили заехать по дороге в «Аквариум». Было что-то фантастическое в нашем появлении среди гуляющей, подвыпившей публики и раскрашенных дам полусвета. За маленьким столиком, со Струве с его бородой патриарха, в жокейской шапочке и в каком-то желтом балахоне, за обязательной бутылкой шампанского, мы обсуждали положение. Разбирали вопрос: «Не слишком ли категорично я ответил Столыпину, что Дума его требование исполнить не может?» Но мы не ошибались; большинства за выдачу образовать было нельзя. Нам не простили и меньшего. На другой день я был в нашем Центральном комитете, когда вошел И. В. Гессен с вечерней газетой в руках. В ней за подписью С. А-ч сообщалось, что четверо кадетов (имярек) по поручению кадетской партии ездили ночью к Столыпину «торговаться» о выдаче соц<иал>-демократов. Уже потом я от С. А-ча, в общем, очень противного журналиста из «Руси», узнал, будто про наш визит ему тогда же рассказал Философов, министр торговли. За эту поездку «к врагу» на нас даже в Центральном комитете обрушили такое негодование, что я тут же заявил Милюкову, что из партии выхожу. Он меня отговорил и других успокоил. Мы с общего одобрения ограничились письмом в редакцию, что ездили без всякого поручения, от себя лично, чтобы «выяснить положение». Это не мешало продолжать нас заподозревать и поносить. <…>