Весть о происшедшем разнеслась немедленно по городу, хотя заседание было закрытое и публики в нем не было. В широких кругах стало громко раздаваться убеждение в том, что роспуск стал неизбежен. Того же мнения держался и Совет министров, когда на другой день мы все были собраны Столыпиным в экстренное заседание. Такое же мнение высказал и сам Столыпин, но находил только невозможным произвести роспуск Думы без того, чтобы одновременно был назначен созыв новой и были опубликованы утвержденные в порядке верховного управления, указом государя, новые правила о производстве выборов. Разработка этих правил, однако, еще не была окончена, и у самого государя оставались некоторые сомнения по отдельным частностям, требовавшие еще работы нескольких недель. Каковы были объяснения государя с Столыпиным, происходившие на другой день, – я не знаю, но помню только, что в следующем заседании Совета министров – а собирались мы в ту пору очень часто, не менее двух раз в неделю, – Столыпин сказал нам, что государь разделил его точку зрения и настаивает лишь на том, чтобы избирательный закон был представлен ему на рассмотрение в окончательном виде как можно скорее, потому что необходимость роспуска Думы не допускает в нем больше никаких сомнений. <…>

После 7 мая Столыпин еще только один раз появился в Думе в связи с ее дебатами по внесенному ее собственному проекту земельной реформы, построенному на принципе принудительного отчуждения земель. Пытаясь образумить Думу и склонить ее встать на сторону правительственного проекта, осуществленного по закону 7 ноября 1906 года⁸, сам он и все мы отлично сознавали, что такая попытка обречена на несомненный провал, Столыпину удалось только произнести очень красивую речь в этом последнем с его участием заседании Второй думы и в этой речи сказать исторические слова: «Вам нужны великие потрясения. Нам же нужна великая Россия». Эти слова перешли на его памятник⁹, открытый при моем и всего состава Совета министров участии 1 сентября 1912 года в Киеве, спустя год после его смертельного ранения, но он уничтожен в 1917 году большевиками в Киеве, и забылись эти слова так же, как забылось многое из того, что потеряли мы с того времени.

После 7 мая вся наша деятельность просто отошла от Думы и перешла в Совет министров, который к тому времени закончил избирательный закон и представил его государю на рассмотрение. На всех нас надвинулась иная, столь же острая забота, которой нам пришлось отдать много времени, – забота о подготовке дела о предании суду всей преступной организации, обнаруженной после обыска в квартире депутата Озола 5 мая.