Точно так же Кропоткин не выражал симпатию к изданию собственных портретов. Яновский вспоминал, как Петр Кропоткин запретил редакции Die Freie Arbeiter Stimme издавать серию своих портретов для распространения среди читателей. Он заявил, что «не хочет, чтобы из него сделали икону»[983]. Вот почему какое-то время его фотографии были очень редкими. Екатерина Половцова рассказывала один изумительный случай. В 1897 году она встретилась в Брюсселе с Софьей Григорьевной. Получив фотографию дяди, пошла сделать копию к фотографу. Узнав, что речь идет о знаменитом Кропоткине, мастер светописи стал упрашивать оставить ему хотя бы негатив, суля заплатить сто франков. И был очень расстроен, получив отказ[984].

* * *

Но и до запрета на въезд в США у Кропоткина было немало проблем с властями. «Письма ко мне (отовсюду) жестоко вскрывают. Нахожусь здесь под строгим надзором»[985], – предупреждал он Марию Гольдсмит в 1907 году.

Въезд в любую европейскую страну, кроме Великобритании, был для Кропоткина не самым простым делом… Екатерина Половцова рассказывает, какими сложностями была обставлена их встреча в Нидерландах в 1898-м. Екатерине Николаевне пришлось обратиться к влиятельному другу – священнику Хендрику Гиллоту, возглавлявшему общину Голландской реформатской церкви в Петербурге. Он интересовался, может ли Кропоткин встретиться на территории этой страны со своей племянницей? Гиллот написал своему бывшему сокурснику, другу министра внутренних дел Нидерландов. После столь сложных переговоров, через посредника, с министром Гиллот выяснил, что «никаких неприятностей Кропоткину не будет сделано»[986].

А дальше следовали очень популярная в официальных бумагах частица «но» и перечень условий. На территории Нидерландов Кропоткин может находиться не более семи дней. Свидание с родственницей возможно только «в одном из любых маленьких городов», ни в коем случае не в Амстердаме и Роттердаме. «Во избежание каких-либо уличных демонстраций, так как личность его слишком популярна в Голландии»[987].

Встреча состоялась. Все же Катя встретила его и Сашу у трапа парохода в Роттердаме. Половцова вспоминала, что от пристани до гостиницы стояли люди, приветствовавшие ее знаменитого дядю. В тот же день они выехали в небольшой курортный городок Арнем, на восток[988].

В поездке Половцову сопровождал Гиллот, который и сам был не прочь познакомиться с Петром Алексеевичем. Поскольку это была первая встреча после долгих лет разлуки, Екатерина волновалась. Ведь дядя – всемирно известный анархист. Как он воспримет оплаченные ею роскошные апартаменты гостиницы с видом на Рейн, дорогие вина, шампанское, шоколад и дорогие сигары? Эти вопросы не на шутку волновали ее. Но Петр Алексеевич не протестовал. «Дядя был положительно всем доволен, восхищался чудным видом на Рейн, говорил, что любит Голландию за то, что голландцы – свободный народ, курил дорогие сигары и хвалил их, пил шампанское, был весел, очаровательно мил и жизнерадостен»[989]. Священник, анархист, его племянница и дочь гуляли по окрестностям Арнема, спорили до хрипоты об анархизме, истории Нидерландов и России, любовались платановыми аллеями, росшими здесь с древних времен. Через четыре дня они распрощались. Петр Алексеевич уехал в гости к анархисту Фердинанду Домеле Ньивенхёйсу (1846–1919). «Передай всем, что я всей душой стремлюсь в Россию и не теряю надежды на то, что это удастся»[990], – сказал он на прощание Екатерине Половцовой.