* * *

Между тем авторитет Кропоткина как ученого выходил далеко за пределы анархистской и активистской среды. Он пользовался широким уважением в британском обществе; престижный интеллектуальный журнал Contemporary Review в 1894 году назвал Петра Алексеевича «нашим самым выдающимся беженцем»[997]. Он свел знакомство со многими видными представителями научных, культурных и даже политических кругов Великобритании, а с некоторыми из них даже сдружился. Хотя вокруг постоянно крутились царские агенты, Кропоткин старался держать свой дом открытым для посещений и визитов. Вечером по воскресеньям он и Софья Григорьевна устраивали приемы для друзей и гостей, британских и иностранных. Эти встречи сопровождались оживленными дискуссиями, спорами и обсуждениями на самые разные темы[998].

Кропоткин поддерживал тесные дружеские отношения с Уильямом Моррисом, благодаря которому познакомился с писателями Уильямом Батлером Йейтсом (1865–1939), Оскаром Уайльдом (1854–1900), Эрнестом Рисом (1859–1946), художником и мастером переплетов Томасом Джеймсом Кобден-Сандерсоном (1840–1922), коллекционером Сиднеем Кокереллом (1867–1962)[999]. Уайльд, сам во многом симпатизировавший своеобразно понятому им анархизму, позднее отзывался о Петре Алексеевиче восторженно: для него Кропоткин был человеком «с душой прекрасного белого Христа, казалось, явившегося из России», одной из «самых прекрасных жизней», которые ему когда-либо встречались[1000]. Кропоткин же восхищался «замечательно художественно» написанными статьями Уайльда, посвященными анархизму[1001].

Добрыми знакомыми Кропоткина стали участники художественного течения прерафаэлитов: критик и писатель Уильям Россетти (1829–1919), художники Джордж Фредерик Уоттс (1817–1904), Уолтер Крейн (1845–1915) и Феликс Мошелес (1833–1917)[1002]. Юные дочери Уильяма Россетти, Оливия (1875–1960) и Хелен (1879–1969), начали в 1891 году выпускать анархистскую газету The Torch («Факел»). Как вспоминала Эмма Гольдман, «для своих четырнадцати и семнадцати лет они были развиты не по годам как внешне, так и внутренне. Они сами писали статьи, сами делали набор и оттиски. Бывшая детская комната сестер теперь стала местом встречи иностранных анархистов, в большинстве своем итальянцев, которые подвергались особенно жестоким преследованиям; они находили приют у Россетти, своих соотечественниц»[1003]. В салоне сестер Россетти бывали и Кропоткин, и Степняк-Кравчинский. Их издание носило совершенно иной характер, нежели Freedom. По оценке Метена, сотрудники газеты «часто являлись более ожесточенными, чем в других органах. Тон некоторых статей соответствовал зажигательному заглавию газеты и характеру обложки, которая на красном кровяном фоне имеет изображение работника, идущего к плодам своего труда и задержанного штыком солдата, ружьем лендлорда и револьвером капиталиста»[1004].