Первое заседание «третейского суда» проходило 10 октября на квартире старого народовольца и члена ЦК партии эсеров Ильи Адольфовича Рубановича (1859–1922), но затем чаще всего «судьи» собирались на квартире одного из лидеров эсеровской Боевой организации Бориса Савинкова, в доме № 4 по улице Алезии. Обвинителями против Бурцева выступали ведущие деятели Партии социалистов-революционеров: Чернов, Натансон и Савинков[1542]. Однако Бурцев огласил признание бывшего директора департамента полиции Алексея Александровича Лопухина (1864–1928) о том, что Азеф действительно получал деньги от полиции как платный агент. После этого «суд» был прерван Петром Алексеевичем, по поручению Лопатина и Фигнер заявившим, что «больше нам делать нечего: дальнейшее должно перейти в руки самой партии»[1543].

Он возвратился в Лондон и в письме к Бурцеву поздравил его с победой в этом печальном «деле»[1544]. В другом письме он советовал Бурцеву, планировавшему написать брошюру о провокаторской деятельности Азефа, не выплескивать раздражение на партию эсеров в целом. Вина их очень велика, но ошибаться свойственно людям – особенно людям действия. Поберегите их партию, чтобы не было паники»[1545]. Но не стоит думать, что отношение Кропоткина к эсерам осталось прежним – недоверие к ним только усилилось. Неоднократно в своих письмах он отказывался верить их версиям о разоблачении очередных провокаторов, подозревал в сокрытии очень печальной правды, двойной игре[1546]. «Между прочим, меня мучит один вопрос: знали [ли] Ч[ернов] и Н[атансон] о том, что Азеф состоит в полиции, и смотрели на него как на своего великого Клеточникова[1547], – или нет?»[1548] – признавался он Бурцеву.

Затем в 1909 году последовало громкое разоблачение Бурцевым старого сотрудника полиции – Авраама-Арона Геккельмана, известного также под фамилиями Ландезен и Гартинг. Тайный агент Департамента полиции, в 1885 году за границей он внедрился в ряды революционеров. В 1890 году Геккельман организовал в Париже подпольную мастерскую по производству бомб, готовя покушение на Александра III. Но фактической целью его работы было поднять во французской печати волну возмущения деятельностью народовольцев, вынудив французские власти выслать политэмигрантов[1549].

Цепь все новых и новых разоблачений провокаторов потрясла Кропоткина. «Но что же это такое? Революция – спорт! "А заберут – к ним перейду!" Спорт навыворот пойдет. Берет сильная охота все это написать. И тут же вопрос: "К чему?" – "Теперь я понимаю все!" Понимаю, почему мы не были нужны в русском движении! Когда всеми партиями руководят Азефы, люди, всерьез делающие революцию, – «лишние люди»!»[1550] Эти отчаянные строки из письма к Марии Гольдсмит лучше всего говорят о настроении Кропоткина. И во многих его письмах друзьям за 1908–1909 годы поднимается тема провокаторов, предательства, азефовщины.