16/29 июля. Ночью началась качка, которая продолжалась весь день и стала стихать только к вечеру. Несмотря на качку, все наши явились к завтраку и к обеду. После завтрака Витте играл на верхней палубе, где устроено так называемое «венское кафе», в suffle board[158]. Игра заключается в метании по гладкой палубе при помощи лопаточки плоских деревянных кружков, направляя их в начерченные мелом квадраты различного значения, смотря по написанной на них цифре. С ним играли Мартенс, Шипов и План-сон. Публика с интересом следила за игрой, а некоторые, вооружившись фотографическими аппаратами, стали делать снимки играющих. С нами <е>дут еще журналисты Смолей и Мак Келлох, первый от лондонского «Таймса», второй от «Нью-Йорк Херальда». Смолей, должно быть, уже был знаком с Витте, они сегодня долго разговаривали, гуляя по палубе. Витте как-то остановился над нижней палубой и долго глядел на скучившихся внизу пассажиров 3-го класса, преимущественно эмигрантов-поляков, прислушиваясь к их говору. «Здесь, должно быть, много наших евреев, – сказал он, – вот кому плохо ехать в чужие края на полную неизвестность».

За обедом генерал Ермолов, рассуждая о новейших войнах, выразил мысль, что, невзирая на образцовую организацию англичан и американцев, и те и другие оказались совершенно не подготовленными к войне, первые – с бурами, вторые – с Испанией (наш генерал был прикомандирован к американскому штабу на острове Куба). Витте возразил, что это не совсем так, ибо и те и другие достигли поставленной цели, причем англичане, несмотря на долгую и трудную борьбу, проявили замечательный патриотизм и единство, а что нам, русским, лучше не говорить об организации и порядке ввиду обнаруженной во время войны несостоятельности. «Если Россия, – сказал он, – побеждена, то лишь собственными непорядками, русская же армия показала, как всегда, беспримерную доблесть, выносливость и самоотвержение. Все, что делалось, было ошибочно и пагубно. Начать хотя бы с назначения Алексеева и Куропаткина к совместному командованию. Когда Куропаткин собирался ехать в Маньчжурию, чтобы вступить в командование армией, то посетил меня и просил дать ему совет. Хотя я ему ответил, что это бесполезно, ибо совету он все равно не последует, он настаивал, говоря, что придает мнению моему большое значение. Тогда я посоветовал ему тотчас по прибытии в Маньчжурию арестовать наместника и отправить его в Петербург, а затем уже приступить к военным операциям. Куропаткин посмеялся над моим советом, но дальнейшие события показали, насколько я был прав. Вместо исполнения плана Куропаткина, состоявшего в том, чтобы, отступая, завлекать японцев хотя бы до Харбина, мы полезли вперед – и все это под непосредственным давлением Алексеева и благодаря бесхарактерности и угодничеству Куропаткина. Я считаю его храбрым и дельным генералом, но у него не хватило гражданского мужества, он все старался подлаживаться и к Алексееву, и к Петербургу и не угодил никому».