КИШКА ЭЛЕКТРИЧКИ, ЗАПАДНОБЕРЛИНСКИЕ СПИЧКИ

RF: Красивая у тебя гитара, вся в наклейках — расскажи про неё…

Е.: Ну, она у меня уже года четыре… Это просто видоизмененная «Музима», старая немецкая гитара, вот и всё… Я воспитан на музыке 1960-х, до сих пор её слушаю — и советскую эстраду в том числе. Мне эта эстетика близка, поэтому и гитара такая.

RF: Твои музыкальные пристрастия? Сегодня, например, в нашем городе ещё Джон Маклафлин выступает — не хотел бы послушать?

Е.: Ну, джаз-рок — это вообще не музыка: это недо-джаз и недо-рок. И не Чарли Паркер, и не Колтрейн, и не мы, естественно — какая-то полукабацкая эстрадная музыка, которую играет белый человек. А белый вообще не может джаз играть…

RF: Как ты относишься к творчеству брата?

Е.: Очень хорошо, у нас с братом вообще по всем статьям полный консенсус, и в политическом смысле в основном тоже. Его, к сожалению, не было в Москве во время наших концертов, но он, возможно, будет записываться на нашей следующей пластинке.

RF: Егор, ты сказал, что тебе не нравится ничего из того, что есть сейчас в отечественном роке. НО, помнится, раньше ты хвалил то, что делал Дмитрий Ревякин…

Е.: Сейчас с ним что-то произошло, после его болезни. Человек изменился, и, похоже, необратимо.

RF: Тебе не нравятся его эксперименты со словом, в духе Хлебникова?

Е.: У Хлебникова это всё красиво и работает, а у Ревякина нет. Хлебников понятен. Поэзия должна быть понятна, ясна.

RF: А Кручёных тебе, например, понятен? Нравится его «заумь»?

Е.: Очень нравится. У заумников такой принцип был, что поэзия должна работать на подсознательном уровне, фонетическом… Образ должен быть — как журчание ручья, как птичье пение…

RF: А Ревякин — не как птица поёт?