Среди широких кругов англичан стали распространяться настроения, что худшее уже позади, что война преодолела водораздел между поражением и победой. Чувствуя требуемую от лидера обязанность указать «маяк впереди», Черчилль 25 марта 1944 года впервые после более чем годичного перерыва начал готовить большую речь для радио. Встречи и кино отставлены, Мэриэн Холмс и Элизабет Лейтон по очереди записывали фразы премьера. Сутки работы и за час до эфира речь в напечатанном виде легла перед Черчиллем.

Черчилль постарался сказать лучшие слова о Сталине (хотя за скобками здесь уже накопилось много горючего материала): «Его власть позволила осуществить контроль над многомиллионными армиями на фронте в две тысячи миль, осуществить контроль и единство на Востоке, что оказалось благом для России и ее союзников». Но основная часть речи была посвящена будущему, послевоенным реформам в образовании, сельском хозяйстве, «энергичному оживлению здоровой деревенской жизни», обеспечению жильем, трудовой занятости. Думая о будущем, не следует расслабляться. «Час наших величайших усилий приближается, он потребует от нашего народа, от парламента, прессы, от всех классов тех же сильных нервов, той же самой упругости общественной ткани, которая позволила нам выстоять в те дни, когда мы в одиночестве ожидали блица… Мы можем стать объектом новых форм нападения. Британия выстоит. Она никогда не теряла уверенность в себе и не отступала. И когда будет дан знак, все содружество жаждущих мести наций обрушится на врага и прикончит жесточайшую тиранию, которая когда-либо вставала на пути человечества».

В конце марта консервативная партия по относительно второстепенному вопросу об образовании потерпела поражение в один голос во время голосования в палате общин. Черчилль не столько беспокоился о существе обсуждаемого вопроса, сколько о единстве и моральном здоровье нации. Разделенный дом не выстоит. 29 марта, во второй половине дня, он неожиданно для всех объявил, что голосование следующего дня по закону об образовании будет им рассматриваться как голосование о доверии к правительству. Палата замерла. Затем прозвучали возмущенные голоса о том, что в военное время это непростительная, непозволительная роскошь. «Единственный человек, – пишет Николсон, – который по-настоящему наслаждался ситуаций, был Уинстон. Он все время улыбался. Один из депутатов пришел в курительную комнату и сказал, то есть нездоровое преувеличение в том, чтобы заставить депутатов «проглотив их собственное предшествующее голосование». Должны быть найдены иные способы укрепления доверия к правительству. «Нет, – сказал Уинстон. – Я не собираюсь бродить возле клетки как раненая канарейка. Вы сбили меня с шестка. Теперь вы должны посадить меня назад. Иначе я не буду петь». Голосование следующего дня дало Черчиллю подавляющее большинство и он лучился довольством. Сыну Рэндольфу он писал: «Я сын палаты общин, и когда ко мне пристают грубые ребята, я бегу к старой матери всех парламентов, и она безоговорочно наказывает их на заднем дворе. Простое голосование о доверии к правительству было бы дешевым букетом. Гораздо лучше было заставить раскольников съесть свои собственные слова».