Критик Черчилля Морли писал: «Я любил Уинстона за его жизненную силу, его неутолимое любопытство и внимание к делам, его замечательный дар красноречия, искусство в выборе аргументов, хотя часто он принимает пузыри за девятый вал. В то же время, я часто говорил ему в несколько патерналистской манере: чтобы достичь успеха в нашей стране, политик должен больше считаться с мнением других людей, меньше напирая на собственное».

Со своей стороны Черчилль утверждал, что «политика почти столь же волнующа, как война и столь те опасна. На войне тебя могут убить лишь единожды, а в политике много раз».

Жизненные силы его были поразительны. Он никогда не придерживался диеты – ел, пил и курил сколько хотел. «Я извлек из алкоголя, – говорил Черчилль, – больше, чем алкоголь извлек из меня». Это здоровье никак нельзя назвать наследственным (отец его умер рано, в детстве Уинстон Черчилль был слабым ребенком). Но он обладал невероятной волей и преодолел все гандикапы, в том числе и все «недоданное» природой. В конце 1948 года он в последний раз выезжает на лошади. В середине своих семидесятых годов прекращает плавать (частично из-за простуды, схваченной в Марракеше в 1947 году). Главным рекреационным занятием становится рисование. Представленные анонимно, две его работы были приняты Королевской академией в 1947 году, а три еще – в 1948 году.

Рисование стало бальзамом. «Это такое удовольствие, – писал Черчилль. – Краски так хороши, и упоительно смотреть на тюбики. Смешивая их, даже грубо, вы видите нечто восхитительное и абсолютно захватывающее… Я не знаю ничего, что, не напрягая тело, могло бы так же полностью захватить сознание». Леди Вайолет Картер сказала, что «писание картин – это единственное занятие, которому он предается молча». Сам же Черчилль пообещал: «Когда я попаду на небо, я намерен значительную часть моего первого миллиона лет провести за рисованием».

С ранних дней кавалерийской карьеры и до лавров премьера Черчилль любил риск во всех его проявлениях – на поле брани и в палате общин. Он видел пули много раз и даже бравировал равнодушием к опасности, что создавало немалые проблемы его охране. В 1942 году он пересекал Атлантику, когда самолет вошел в зону штормовой погоды. Посуровевшим спутникам Черчилль сказал: «Все в порядке. Не беспокойтесь. Мы можем повернуть к Лиссабону или к Азорским островам, или мы можем вернуться в Америку. Не волнуйтесь, все будет хорошо». Всем было ясно, что указанные возможности эфемерны. Но подлинным было мужество лидера.

О внутренних кризисах Черчилля мало кто знал. Доктор Моран, знавший его как врач ближе всех, записал 14 августа 1944 года: «Премьер-министр сегодня в задумчивом настроении. Он вспоминает: «Когда я был молод, свет уходил из моей жизни на два или три года. Я делал свое дело. Я сидел в палате общин, а черная депрессия сидела на мне. Мне помогали разговоры с Клементиной. Я не люблю стоять у края платформы, когда мимо проходит поезд. Я предпочитаю стоять спиной, а лучше всего – за пилоном. Я не люблю стоять у борта судна и смотреть вниз. Следующее действие может решить все. Лишь несколько капель отчаяния. И все же я не хочу покидать мир, даже в такие моменты. Что известно о подобном, Чарльз?»..